Нерешенная задача

И вот, настал тот день, когда, войдя в комнату своего графа, она услышала его настоятельную просьбу, вечером всем членам его семьи и Томасу фон Махелю, надев предварительно марлевые повязки, прийти на оглашение завещания в гостиной. Граф еще подымался и ходил, хотя уставал слишком быстро. Требовалось оповестить старшего сына, а его отыскать, не так это было и просто. Он себе не изменял. Вечером ждали нотариуса. А Анни была в этом отношении абсолютно спокойна. Её уверенность в том, что воля графа будет заботиться о ней пока она живет, была железной, хотя об этой стороне жизни, у неё с супругом даже не возникало разговора. Но разговор граф по поводу наследства начал задолго до прихода нотариуса. Ему необходимо было объяснить ей много и он сожалел, что не начал этого разговора раньше.

— Анни — медленно начал он. — Мне, вероятно, осталось несколько месяцев. Мы все уже немного свыклись с этой мыслью.

— С какой — спросила она, протягивая ему настой из трав. Она всегда заставляла его принимать эти отвары, они облегчали кашель.

— С мыслью о том, что ты скоро останешься без меня.

У неё задрожали руки и она устало опустилась на край кровати, как бы то ни было, но эти мысли она от себя гнала, потому что страх просто парализовал её члены тела. Руки у неё потеряли силу и она поставила кружку на столик. Потом опустилась на ковер и подползла к графу, сидящему в кресле. Обхватив его колени руками, она уткнулась в них и горько заплакала. Он гладил её по волосам и у него так же текли слезы.

— Анни, говорят, что все что ни делается, все к лучшему.

Она отрицательно закачала головой. Это не может быть к лучшему.

— Анни. Я сам не хотел признаваться себе в этом, но нужно смотреть в глаза реальности жизни. Ты, теперь, даже если ты сама начнешь об этом все время думать, то и тебе и мне станет легче.

— Ты о чем, Отто?

— О том, что я дал тебе положение и состояние. Но я стар. А ты такая красивая! Ты молодая! Как бы я ни старался, я не мог тебе дать этого! Ты, должна, просто обязана выйти второй раз замуж, только пусть твой избранник окажется молодым и действенным.

— Отто! Дорогой! Но это лишнее, это совсем не важно! Ты, только ты сделал мою жизнь яркой и достойной!

— Вот, Анни. Я люблю тебя, но я не сделал тебя счастливой!

— Сделал! Ты же не знаешь. Ты не можешь знать женских желаний! Ты не можешь знать, что эти молодые и сексуальные не стоят тебя ни в чем. Они не могут дать той верности и надежности, мудрости и чуткости, которые ты давал мне.

И она смотрела на него снизу вверх с заплаканными глазами, и он знал, в каждом её слове истина и искренность.

— Анни, милый мой человечек. Сядь напротив меня. Мне так много нужно тебе сказать. Вот я корю себя за то, что упустил столько времени, нужно было этот разговор начать гораздо раньше и я смог бы еще тебе во многом помочь. А я лелеял надежду, что лекарство поможет.

Ему так хотелось закурить сигару, но было нельзя. Он так же трудно это переносил.

Она села в кресло на против, и он продолжал.

— Анни. Я обеспечил тебе тыл. Но я сковал твою свободу. С моим уходом, ты её обретешь, ты думай об этом каждый день и это поможет тебе перенести мою смерть легче. А это все реальность жизни. Я и корил себя и жалел всегда о том, что я не молод и не любим тобой.

Она взъерошилась при этих словах, как нахохлившаяся птица. Она хотела возразить, но он рукой подал знак, помолчать сейчас.

— Анни. Я совершенно далек от упреков. Ты самая замечательная супруга и была и есть. Ты благодарная и заботливая. Анни, но я хочу теперь, дав тебе крепкий тыл, чтобы ты почувствовала вкус жизни и в другом отношении и даже мой уход — это своевременно, слава Господу за это!

— Отто! — чуть не крикнула она — Ты говоришь о кощунственных вещах!

— Послушай, родная, ты все потом осмыслишь. Я так благодарен тебе за все, абсолютно за все и за сына, ты… …Ты, сделала мою жизнь счастливой! Ведь я обладал самой красивой женщиной Будапешта! И пусть теперь твоя красота расцветет в других, молодых руках еще больше! Но, я не только это хочу сказать. У меня и много страхов и сожаления.

Она насторожилась. Не могла она спокойно сидеть в кресле, напротив. Она опять опустилась к его ногам.

— Я взваливаю на тебя ношу, неоспоримо большую, чем ты даже можешь себе представить. И избежать этого никак не могу. В завещании, я оставляю тебе, а затем уже и моему второму сыну: завод, ипподром, этот дом — но он и сейчас уже твой и кое-какие сбережения в Швейцарском банке. Ты не вникала, но, на самом деле, политические дела в нашем государстве не стабильны. Наши банки совершенно не надежны, ты всегда должна помнить об этом. А Томасу, Томасу я оставляю только свой дом и процент от акций, размещенных уже в нашем банке «Национальном». И он должен благодарить даже за это, ибо я заранее знаю, что все это он только прогуляет и пропьет.

— Отто, он же не знает, он разозлиться, он и так меня ненавидит.