Не защищала эта ширма, от всего, что могло видеть и слышать наше сердце, получая невидимые импульсы от всего живого, что существует в мире. Сколько было боли и томления, в бедном, женском сердце графини фон Гайзерштад! И хуже всего было то, что она сносила все муки молча и в одиночестве. Конечно же, её шпионы донесли, что её супруг отправился в Германию не по деловым вопросам, а после того, как узнал, что туда уехала Анни фон Махель. Графиня не знала, что происходило в Германии, но её женская фантазия и ревность очень четко представляли себе степень греховности этих двух людей. Никакие её просьбы и унижения, которые она прошла, придя в дом своей соперницы тогда, ради того, чтобы удержать возле себя Артура Войцеховского, не помогли, и её обида захлестнула её с головой. Вырвавшись, как лавина кратера вулкана, в темную и страшную ненависть к этой плебейке — Анни фон Махель. Ненависть была подавленной и скрытной. Все слуги в доме графини фон Гайзерштад по притихли, ибо хозяйка ходила по дому как туча и это было слишком явно. Никто не знал, от чего это и чем закончиться. Графиня стала методично и традиционно, просыпаясь в десять часов утра, звать к себе горничную, принимать туалет, улаживать волосы, она не отказывалась от еды и даже по-прежнему злоупотребляла вином, но все это делала она как заведенная машина, безучастно и бездушно. Шаблонные фразы, шаблонные жесты, все по привычке и видимо ничто в её жизни не могло нарушить заведенный порядок вещей. Только женщина стала ходячим мертвецом. Ни её моськи, ни великолепные скакуны, ни даже участливые вопросы её супруга, справлявшегося о её здоровье, не оживляло ни её взгляда, ни её сердца. Подолгу, задумчиво и печально, она сидела перед камином, или днём на балконе, в своем любимом кресле-качалке, погрузившись в тишину, отстранившись от всех случайных шумов и людей, обратив свой взор куда-то внутрь себя.
Конечно, Войцеховский поинтересовался такой глубокой печалью своей супруги, но получил ответ скользкий и пространственный. А возникновение такого странно отрешенного поведения графини, совпало с его возвращением из Германии, и он задумался о том, не приставлены ли к нему не нужные для него люди, комментирующие каждый его шаг. Получалось такое нагромождение шпионских игр — его соглядатаи присматривали за графиней фон Махель, а за ним приглядывали соглядатаи его супруги. И выход из этой ситуации он нашел очень простой. Его шпионам дано было задание, обнаружить шпионов его супруги. Это было сделано быстро! Он теперь думал, что с этим делать? И решил оставить все как есть. Он уберет данных шпионов, на их место придут новые, так как графине было важно знать о его жизни все, не оставляя ему личного пространства.
Он не стал терять на такие обстоятельства ни свое время, ни свои силы — уверенно и планомерно двигался к своей цели. На следующий месяц им опять была запланирована поездка в Америку на долго — месяца на два-три и никто не знал, почему столь часто он стал туда выезжать. Даже его супруга. Ибо он решал финансовые вопросы, на другом континенте земного шара, куда добраться и вникнуть в его дела никакие шпионы не могли. Но этот факт просто приводил графиню фон Гайзерштад в полную панику. Она не спала по пол ночи, ворочаясь с бока на бок и особенно в последние дни, все чаще просыпалась с головными болями и повышенным давлением. Постоянно, в их дворец захаживал доктор и констатировать удовлетворительное психическое и физическое состояние своей пациентки уже не мог. Потихоньку, невинно, но систематически, он, сам того не желая, стал приучать её к морфию, так как после его нескольких капель, состояние пациентки улучшалось. Но, но нашлись добрые слуги в доме. Из-за любви к своей хозяйке, а её любили искренне, они решились констатировать такой факт Войцеховскому. Он серьезно поговорил с лечащим врачом графини и категорично запретил ему прибегать к такому лечению. А все бутылочки с морфием из спальни графини были им выгружены в ведро и отосланы в больницу муниципалитета — для бедняков. Графиня даже не сопротивлялась этому, ей было все равно.
Когда он попытался еще раз поинтересоваться её душевным состоянием, она подняла на него взгляд полный такой боли и отчаяния, что ему стало не по себе. Он как прозрел. Сомнений уже быть не могло, это он причина такой глубокой отчаянной боли.