Нерон

По сравнению с сорокалетним архиепископом Кириллом, преимущества оказались не на стороне шестидесятилетнего Ореста. Орест не был египтянином. Он происходил из знатнейшего и богатейшего коринфского семейства, быстро сделал карьеру в нескольких побережных городках Малой Азии, а затем в военном министерстве Константинополя и, наконец, в сравнительно молодом возрасте, стал провинциальным управителем, а затем и пожизненным наместником всего Египта. Он любил страну, в свободные часы предавался археологическим изысканиям и не усердствовал чрезмерно в работе. Текущие дела решали его чиновники, а он аккуратно подписывал все, что подавалось на подпись. В течение двадцати лет управления он ни разу не был особенно озабочен судьбами своей провинции. Он сумел лучше большинства своих предшественников блюсти правосудие, а в кротости и человечности превзойти всех. Главное было то, что в Константинополе им были довольны и ни разу не предлагали просить отставки вследствие «расстроенного состояния здоровья». Он знал двор и столицу. Там считалась лучшей та провинция, о которой меньше всего говорили, и его гордостью было сделать Египет лучшей провинцией Римского государства. К тому же Орест отлично понимал, что кесарево надо отдавать кесарю. Непрерывное существование Римского государства было для него само собой разумеющимся основанием, на котором покоилась его жизнь и наличность неисчислимых миллионов. Император мог быть безумным убийцей или человеколюбивым философом, — для Ореста это ничего не меняло в существе государства Упадет ли в одном случае несколько сот голов, или столько же сот людей в другом случае будут награждены за свои добродетели, это было совершенно безразлично. Это ничего не меняло в идее государства, а главное — в том могучем государственном механизме, в котором он — наместник Египта — являлся далеко не последней частью. Все могло идти вкривь и вкось, за четыреста лет не случилось дня, чтобы в каком-нибудь углу неизмеримого государства не было войны или восстания, могущество и величие Рима продолжало невредимо и неизменно царить над всей цивилизованной частью мира Священное Римское государство давало возможность всем своим гражданам, — а прежде всего избранному греческому народу, — исполнять назначение человека: умеренно наслаждаться жизнью, не забывая себя, служить государству и заниматься искусством и наукой.

Семейство Ореста совсем недавно стало христианским. В продолжение краткого царствования Юлиана оно приносило жертвы старым богам. Орест был христианином так же, как по праздничным дням он надевал свою парадную тунику. Он причислял христианство к числу своих обязанностей. Раньше было по-другому: когда римские императрицы схватывали насморк, они приказывали жрецам всех религий, одному за другим, читать молитвы и, наконец, — до следующей лихорадки — принимались верить в того бога, после молитвы к которому выздоравливали. Доброе старое время!

Орест был весьма неприятно затронут, когда новый архиепископ, так чистосердечно тогда, перед выборами, обещавший прочный союз, вдруг внезапно, как только из столицы пришло его утверждение, оказался деятельнее своего предшественника.

Орест не мог понять, почему священники одного Бога должны быть важнее, чем жрецы трехсот остальных. Однако в Константинополе были, очевидно, другого мнения, легко идя на уступки в формальных спорах с представителями новой веры, и Орест был слишком хорошим чиновником, чтобы в конце концов не послушаться, хотя бы и против своих убеждений.

Легче было ему уступить в другом вопросе, поднятом благочестивым Кириллом также немедленно после своего назначения, — в иудейском вопросе. Иудеи помогли основывать Александрию. Они пользовались как протекцией Александра Великого, так и защитой египетских царей, образовывая как по численности, так еще больше по богатству и гражданскому рвению весьма значительную часть населения. Иудеи в Александрии составляли главных торговцев. Только иудейские лавочки торговали по воскресеньям. Против этой торговли и выступил новый архиепископ — никому не позволено нарушать покой воскресного дня.

Орест был вполне доволен иудеями, охотно посмеиваясь в то же время над их маленькими слабостями и с удовольствием слушая за столом их старые анекдоты.

Поэтому он открыто вступился за угнетаемых и имел удовольствие получить из Константинополя предписание не допускать особенно жестоких притеснений. Выступить прямо против призывов к запрету торговли по воскресеньям ему не позволили: это чисто церковное дело, в которое правительству не следует вмешиваться.

Гораздо ближе затронул наместника третий вопрос. Древняя Академия, требовал архиепископ, должна быть полностью передана церкви: следовало уничтожить последних язычников, преподававших в ней. По воскресеньям еретические лекции отвлекают молодых людей от Церкви. Сотни юношей из наиболее уважаемых христианских семейств начинают служить Антихристу.