Нерон

Архиепископ Кирилл направил к наместнику несколько просьб возбудить против Гипатии преследование по обвинению в кощунстве. Орест, посмеиваясь, сообщил эти доносы своей подруге. В середине июня, в одно воскресное утро, снова получили такое обвинение. Она готовилась изложить юлианову критику христианского безбрачья, так как в это время оно снова стало требоваться наиболее строгими учителями церкви.

Гипатия отбросила книги и письмо и взволнованно зашагала взад и вперед по своей комнате. Это осмеливались говорить о ней. О ней, которая с той минуты, когда она начала думать, подавляла в себе всякое человеческое чувство и выросла в стенах этой Академии; которая не знала ничего вне своей библиотеки, обсерватории и аудиторий, которая урезывала себя во сне, чтобы изобретать новые инструменты. Если мореплаватель мог теперь с большей безопасностью выплывать из Геркулесовых столбов вплоть до фризских берегов, то этим он был обязан бессонным ночам Гипатии.

Внезапно Гипатия засмеялась: ее афиняне появились перед выходом, настало время учебы.

Быстрее, чем обыкновенно с высоко поднятой головой, шла она через портовую площадь к своей аудитории. Когда она начала говорить, ее руки дрожали от волнения. На этот раз она не взяла с собой никаких записок.

Все крепче и крепче нажимали на стол ее белые пальцы. Затем она вскочила и продолжала говорить со сверкающими глазами так, что, казалось, от ее лица исходит сияние.

— Не легка была судьба женщин сверстниц Платона и Перикла. Тяжелой ценой должны были мыслящие женщины той эпохи завоевывать себе возможность быть равноправными товарищами великих мужей. Всякая грязь и пошлость летела на них, и не все они остались чисты. Но лучшие люди тех времен были далеки от того, чтобы презирать женщину. Быть может, когда-нибудь, некий новый народ научит нас, что любовь к женщине есть в то же время и величайшее уважение! — Гипатия много дала бы, чтобы удержаться и не посмотреть в эту минуту на белокурого Вольфа, сидевшего на правой скамейке. — Вы не знаете всего, что мне приходится слышать и читать… и так, пока не появится народ лучше греков, до тех пор буду я утверждать, что подругу великих греков, Феона, Фаргелия, Тимандра и пресловутая Аспазия благороднее учениц Иеронима, отрекавшихся от всего человеческого. Лучше какая-нибудь Аспазия, чем монахиня!

Гипатия не смогла продолжить. С последних скамеек раздался резкий свист, а затем со стороны сотни раздраженных слушателей вой и шипенье. Остальные студенты вскочили с криками: «Да здравствует Гипатия!»

Продолжать лекцию было невозможно, и чувствуя себя несколько неловко, возвратилась Гипатия к себе. Слух о том, что Гипатия, как некогда Аспазия, хочет свободно стать подругой какого-нибудь мужчины, распространился за пределы Александрии. И, как сам Орест, в качестве александрийского Перикла, предложил ей шутя свое сердце, так стали домогаться ее любви знатные офицеры и видные чиновники из Пентаполиса, Антиохии, Кипра и Крита, словом — отовсюду, куда дошел слух о возобновлении ею греческих обычаев.

С некоторым смущением узнавала Гипатия все это. Или в мире больше не было чистого эллинства, или она не была настоящей гречанкой.

Ей и в голову не приходила мысль сделаться подругой какого-нибудь Перикла. Не могла она также представить себя женой. В крайнем случае она могла бы быть вечной невестой, невестой могучего, мудрого и доброго человека, который защищал бы ее и, изредка, в минуты усталости или печали, говорил несколько ласковых слов…

Вечерами она любила побыть одна.

Она не хотела думать о себе. Ни о себе, ни о людях. Так решила она с тех пор, как посвятила свою жизнь отцу и науке.

Она оказалась рассеянной. Что знали о ней другие? Что знали другие, как влекло ее к человечеству, как хотела она простереть руки к собратьям на земле? Но она привыкла думать только о безжизненных вещах, о познании, и за работой и во время отдыха. Это часто помогало ей. И теперь, когда она, положив на прозрачную поверхность воды руки, пропускала сквозь пальцы тоненькую, похожую на фонтан, струйку, ей вспомнился общественный парк со своими фонтанами и лавровыми аллеями и тысячи простых людей, беззаботно веселящихся там. Создания земли, довольные уже тем, что начался разлив Нила! Не думать! И она обратила свое внимание на маленький фонтан и пробовала вычислить в уме, сколько времени смогла бы она при помощи своих маленьких горстей поднимать такой столбик воды. Она высчитывала, как ученая, и играла, как ребенок.