Нерон

Почти в один день он получил два письма. Первое прислал старый его товарищ, сделавший немалую карьеру при императоре, и теперь, как знал Орест, немало влиявший на мнение двора. Товарищ сетовал, что императорские наместники в провинциях получают все меньше власти и прав. И прочитав его советы, что надо стремиться к тому, чтобы Церковь оставалась только в своих стенах, что она не должна вмешиваться в жизнь государства, Орест вздохнул — он и сам этого хотел. В Константинополе Церковь пока не властвует, ей отведено пусть и почетное, но определенное место, а в Риме и Александрии уже зреет государство в государстве.

И прочитав письмо, Орест сразу перешел ко второму, написанному из женской половины императорского дворца.

Письмо предназначалось его жене, но Орест считал, что должен знать, о чем пишут его супруге.

Он думал, что письмо будет состоять из новостей, из придворных сплетен, но оно оказалось серьезным — подруга жаловалась, как прогнило все в столице, как нет ничего, что может соединить римлян, и остается надеяться только на Церковь. Старые скрепы сгнили, и только Церковь может сдержать расшатавшееся строение империи. Церковь сделалась необходимой для Империи, и потому Церковь надо защищать, как Империю, и даже более Империи. За все годы своего наместничества не попадал Орест в более сложное положение, когда он не знал, что делать и кому служить.

Рано утром наместник по заведенному порядку принимал парад. На узком мысе перед Суэцкими воротами, между виллами восточной окраины и иудейским кварталом, проходили солдаты мимо своего начальника, который сидел на коне перед выстроенной за ночь трибуной.

Наверху расселось знатное общество города. Казалось, само собой понятным, что Гипатия была приглашена также, и в своем прекрасном, хотя совершенно простом белом платье, заняла место на трибуне. А то, что трибуна была разукрашена различными венками и штандартами, а также статуей богини победы — мраморной Викторией — соответствовало ежегодному обычаю. Тысячу лет протягивала богиня победы свой венок навстречу римскому войску. Никто не задумывался особенно над образом старой статуи, ни наместник, ни солдаты. Но уже менялся народ в Александрии. Пошли слухи, что римские офицеры в угоду языческой безбожнице заставляли солдат отречься от христианской веры и молиться языческой богине. Толпа подростков, благословленная архиепископом, пронеслась через иудейский квартал, разгромив мимоходом несколько лавок и исколотив несколько покупателей, к Суэцким воротам, трибуны были разломаны, а статуя Виктории, у которой предварительно отбили крылья, брошена в море.

Орест пришел от этих известий в гнев. Он несколько раз в присутствии высших чиновников повторил, что не оставит этого оскорбления безнаказанно.

Вечером прекрасный городской цирк, находившийся недалеко от Пустынных ворот, вблизи западной окраины города и диких львов Ливии, был переполнен зрителями, со страстным любопытством смотревшими на проделки дрессированных животных. Когда Орест появился в своей обширной ложе, где уже ожидало его около двадцати приглашенных, в том числе и Гипатия, он добродушно сострил над тем, что первые ряды и почти все места по обе стороны манежа были заняты иудеями. Театр и цирк — терпимейшие здания, так как они превращаются каждую субботу в синагогу и каждое воскресенье — в церковь.

Орест опоздал. На протянутом канате танцевал козел. Следующим номером были пять слонов: один — громадный индийский и четыре маленьких африканских, сидевших на колоссальных стульях, изображая школу. Под возраставший восторг публики большой слон — учитель писал на песке кончиком своего хобота греческие буквы, тогда как ученики должны были по возможности подражать его движениям. Самый маленький и самый умный между фокусниками представлялся дурачком, кривлялся и первым получил несколько шлепков по голове, пока с комичными гримасами, не решился написать требуемую букву. Высшей точки шутка достигла, когда учитель трубными звуками своего хобота выкликал буквы, а ученики подтягивали ему. Школа слонов в течение нескольких недель была излюбленным номером цирка.

Когда после этого номера выступила уже немолодая наездница, ездившая на быке, пляской и танцем изображая похищение Европы, внимание немного ослабело и общество, собравшееся в ложе наместника, разбилось на отдельные группы. Гости занялись ледяными лимонадами, а Орест принял нескольких чиновников, обязанных и здесь докладывать ему служебные дела.

В это время уже было готово распоряжение о торговле по воскресеньям. Сейчас его читали на всех улицах, завтра оно вступало в силу.

Вся эта история была очень не по душе Оресту. Как государственный деятель он предпочитал один общий праздник для всех, и не побоялся бы достичь этой цели допущением маленькой несправедливости. Что за беда, если в воскресенье поколотят несколько иудеев, раз от этого выиграет единство Римского государства? Но раз поступки церкви вынуждают его на строгие меры, — христианские купцы, которые не торгуют по воскресеньям завтра же ощутят их.