Нерон

Парис не мог дольше оставаться безучастным зрителем. Он быстро спустился вниз по лестнице, намереваясь броситься в воду. В ту же минуту к месту катастрофы подплыла маленькая рыбачья лодка. Рыбаку удалось вытащить девушку из реки багром. Парис помог ему причалить к берегу и положить девушку на каменный помост. Теперь полумертвая Лидия лежала у ног Париса с закрытыми глазами и выражением ужаса, заставшим на лице. Юноша наклонился к ней в порыве жалости, к которой примешивалось чувство любопытства. Зная, как нужно обращаться с утопленниками, он осторожно приподнял ее голову, чтобы рот и ноздри освободились от попавшей воды. Опущенные веки рабыни затрепетали, обнажая белки закатившихся глаз. Молодой человек не мог отвести восхищенного взгляда от ее красивого лица, он замер в восторженном созерцании, забыв обо всем остальном. Наконец рабыня очнулась. Она долго смотрела на Париса. Сначала ее лицо выражало испуг и в то же время равнодушие, и вдруг девушка прошептала:

— Купи меня, господин!

Молодой человек невольно вздрогнул. Эта простая просьба звучала для него как веление природы.

— Ты желаешь этого? — спросил он с волнением.

Девушка сложила руки, и ее глаза, обращенные к юноше вспыхнули.

— О господин!..

Она не могла прибавить ничего более, но в этом восклицании звучала безграничная преданность и глубокое чувство.

— Я исполню твою просьбу, — отвечал Парис, — и куплю тебя.

Однако слово «куплю» было произнесено им невнятно.

— Я буду заботиться о тебе, ты будешь жить под моей охраной, — поправился молодой человек.

Лицо Лидии просияло; ее губы шевелились, но она не могла говорить от радостного волнения и только блаженно улыбалась, стирая слезы, катившиеся по щекам.

Между тем торговец невольниками, переправившись с корабля на пристань, торопливо приближался.

— Нравится она тебе, господин? Я сейчас готов уступить Лидию за восемьдесят пять тысяч сестерций, — усмехнулся торговец.

— Это большая сумма. Слишком много денег за такую игрушку!

— Но ведь зато она действительно игрушка; товар стоит хорошей цены, почтеннейший, — возразил Фабий и, вежливо поклонившись Парису, прибавил: — Если ты согласишься, рабыня останется за тобою! Согласен дать за нее восемьдесят пять тысяч?

Голова Париса пошла кругом, и он не знал, что ответить. Юноша представлял себе Лидию, выведенную на рынок рабов, думал о громадной цифре в восемьдесят пять тысяч сестерций, нужной для выкупа девушки, и не мог найти никакого исхода. Между тем торговец, распахнув тогу, в которую он закутался до подбородка, смерил молодого актера презрительным взглядом.

Только тут юноша заметил, что торговец косит глазами. Этот физический недостаток вместе с приторной улыбкой придавал его лицу сходство с гримасой повешенного. Актер сделал вид, будто бы он рассчитывает свои наличные деньги, а между тем со страхом думал про себя: «Патриций Эмилий и сенатор Павел так восхищаются моим талантом, но выручат ли они меня из беды?» Парис сравнивал себя с человеком, которому приходится выбирать между смертью от мороза или от огня. То и другое было одинаково ужасно.

— Восемьдесят две тысячи сестерций, — пробормотал танцор, и его воображение рисовало ужасные картины, леденящие кровь.

— Да, когда ты думаешь рассчитаться со мною? — предупредительно спросил купец.

Юноша задумался, рассчитывая, во сколько времени он может собрать требуемую сумму.

— Через три дня я вручу тебе девяносто тысяч сестерций, — отвечал наконец актер, стараясь не думать о принятом на себя страшном обязательстве.

Торговец посоветовал отложить заключение сделки до этого срока, заметив, что обе стороны должны предварительно взвесить свои выгоды. Он обещал заботиться о Лидии, которая, по его словам, представляла теперь чужую собственность.

— Ну, что же, господин, ты остаешься при своем намерении?

Парис отвечал утвердительно и поставил условие, чтобы хозяева не притесняли больше Лидии, не били ее и не показывали уже другим покупателям. Торговец обещал; он хотел опять удалиться, лукаво подмигивая Парису, но молодой человек, заметив смущение гречанки, не захотел оскорблять ее девической стыдливости и также поспешил уйти, даже не простившись с невольницей, из боязни обнаружить перед плутом Фабием свои настоящие чувства.

Уходя с пристани, Парис еще раз обернулся к рабыне. Девушка смотрела ему вслед с грустной и недоумевающей миной, как будто смутно сознавая, что утрачивала своего единственного защитника. В этом взгляде беспомощного создания, оставленного на жертву жестоких людей, выражалась робкая мольба. Юноша готов был вернуться обратно, но ему стало совестно своей жалости к презренной рабыне.

«Что она такое, в самом деле? Не больше как товар! — говорил он себе, стараясь успокоиться. — Однако что мне за дело до этой невольницы?»

Приближаясь к равнине Тибра, актер наткнулся, к своему ужасу, на покинутых им товарищей, которые выходили гурьбой от брадобрея. Завидев танцора, они принялись кричать ему, хотя он делал вид, что не смотрит на них, и торопливо повернул в другую улицу. Но повесы бросились за ним.