Нерон. Император Рима

Императору Клавдию, родившемуся в 10 году до н. э., на тот момент исполнилось пятьдесят семь лет, но из-за болезни, которая постепенно парализовывала его, он казался старше своего возраста, в то время как Мессалина была здоровой, страстной и романтичной – если только в постоянных изменах есть какая-нибудь романтика – двадцатитрехлетней женщиной. Она так прославилась своими любовными похождениями, что даже ее печально знаменитая мать Домиция Лепида перестала с ней разговаривать. Однако ее муж либо не знал о них, либо был слишком болен, а скорее всего, слишком глубоко страдал, чтобы возражать. Репутация Мессалины была настолько испорчена, что грязные слухи приписывали ей частое посещение публичных домов с самой дурной славой, поскольку ей не хватало любовников во дворце. Но, учитывая, что эту шаблонную историю рассказывают обо всех известных своим распутством женщинах древности, ее следует воспринимать не столько как факт, сколько как признак того, что существовавшее в общественном сознании преставление о ее нимфомании сформировалось благодаря ее дурному поведению.

Император, который по-прежнему очень любил Мессалину, выглядел жалкой, смехотворной фигурой. Это был высокий, плотный, гладко выбритый человек с седыми волосами, который, «стоя, сидя, но более всего когда он спал, имел величественный благообразный вид, хотя у него дрожали колени и это не давало ему ходить». На его лице застыло озадаченное, удивленное выражение, лоб испещрили морщины, мутноватые голубые глаза наполняла странная печаль, губы дрожали, подбородок был маленьким и слабым. Из-за повреждения нервов голова императора заметно тряслась. При малейшем необычном звуке Клавдий вздрагивал или начинал недоуменно оглядываться по сторонам, словно его что-то беспокоило. Его запинающаяся речь была очень неразборчивой, и его часто не понимали.

Обычно он пребывал в хорошем, добродушном настроении и славился тем, что часто разражался приступами громкого глуповатого смеха. Например, как-то раз, когда Клавдий в серьезном собрании читал одно из своих собственных исторических эссе, лавка не выдержала веса сидевшего на ней толстяка и сломалась. Император разразился приступами смеха, которые возобновлялись снова и снова, стоило лишь ему вспомнить о случившемся. Однако иногда он выходил из себя, и его гнев выглядел отвратительно, поскольку на его губах появлялась пена, глаза безумно вращались, а голова дергалась.

Самой неприятной чертой характера Клавдия было почти неосознанное, но едва ли садистское наслаждение, которое он получал, наблюдая чужую боль, из-за чего во дворце часто видели, как он плетется в тюрьму, чтобы присутствовать при пытках или казни какого-нибудь преступника, а на арене он редко позволял побежденному гладиатору избежать смерти. Ему доставляло большое удовольствие смотреть, как людей отдают на растерзание диким зверям, и когда те, кто обслуживал амфитеатр, делали свою работу небрежно, император немедленно приказывал бросить львам плотника или рабочего сцены, или даже мальчика на побегушках. Так же безжалостен он был, вынося смертные приговоры, и по его приказу были казнены не менее 34 сенаторов и 300 римлян благородного происхождения. Клавдий был так скор на эти приговоры, что потом часто не помнил о них и велел послать за каким-то человеком, забыв, что он уже мертв. Но в остальном он был добрым, тактичным и до смешного человечным. Однажды, когда один из гостей на большом пиршестве украл золотую чашу, из которой он пил, Клавдий наказал его лишь тем, что, приглашая в следующий раз, велел ставить перед ним только посуду из глины. В другой раз, когда один из гостей серьезно заболел из-за того, что, будучи человеком воспитанным, пытался сдерживать свою отрыжку, император немедленно написал эдикт (который, однако, так никогда и не был издан), разрешавший римлянам «давать за столом выход любому вздутию живота, вызванному метеоризмом». Клавдий был закоренелым игроком и постоянно имел при себе коробку с костями. У него в колеснице была установлена игральная доска, чтобы он мог перекинуться с другом в кости даже во время прогулки или путешествия.

Клавдий проявлял большую жадность в отношении еды и от запаха готовки всегда начинал возбужденно тянуть носом воздух. Как-то, занимаясь разбирательством дела в суде, он уловил приятный запах съестного, доносившийся из храма на другой стороне дороги. Охваченный восторженным возбуждением, Клавдий вскочил со своего судейского места и поспешил туда, чтобы потребовать свою долю, чем привел в смятение обе стороны. Каждый вечер он напивался и часто засыпал на своем обеденном ложе с открытым ртом, чем пользовались его врачи, чтобы перышком пощекотать ему глотку и, таким образом, позволить его переполненному желудку безболезненно облегчиться, пока император дремлет. Иногда он засыпал, занимаясь делами, и его «министрам» приходилось повышать голос или двигать мебель, чтобы его разбудить.