Нерон. Император Рима

Утром Бурр и Сенека в сопровождении группы вольноотпущенников явились в дом Агриппины, и Бурр с самым строгим и угрожающим видом обвинил ее в измене. Но оправдание, которое она представила, хотя и выглядело несколько по-женски путаным, было произнесено с таким страстным и величественным гневом, что никто не стал бы сомневаться в ее невиновности. Она сказала, что вся история – выдумка ее злобного врага Юнии Силаны (разведенной жены любовника Мессалины Гая Силия), которая, хотя она долгие годы была ее близкой подругой, теперь затаила на нее обиду, поскольку, когда Юния недавно хотела выйти замуж за некоего молодого человека по имени Секст Африканский, Агриппина сказала, что она слишком стара для него и еще что она распутная женщина. В отместку, возмущалась Агриппина, эта Юния сговорилась с ужасной Домицией, у которой с Агриппиной тоже были свои счеты, поскольку много лет назад Агриппина увела ее мужа Пассиена Криспа, а позднее предала смерти ее сестру Домицию Лепиду. При содействии Атимета слуги и любовник Домиции состряпали эту историю, а затем нашептали ее в ухо Парису, зная, что этот глупец непременно передаст ее Нерону.

«Меня не удивляет, – кричала Агриппина, – что Юния Силана, у которой никогда не было детей, ничего не знает о материнской любви! Думаю, она полагает, что мать может так же легко повернуть против своего сына, как она – эта распутница – может избавиться от своего любовника! А что до Домиции, то я поблагодарила бы ее за все эти выпады против меня, если бы верила, что она пытается превзойти меня, делая добро моему Нерону. Но он ее нисколько не заботит. Что она делала все те годы, когда я боролась за то, чтобы Клавдий усыновил его и сделал своим наследником?! Устраивала в своем доме в Байе пруды с рыбками! А теперь с помощью своего любовника Атимета и этого актера Париса придумывает какие-то театральные заговоры, которые могут существовать только на сцене и не имеют никакого отношения к реальной жизни. Если бы Рубеллий Плавт или кто-то другой стал императором, разве у меня были бы шансы? Если бы на трон взошел Британник, разве меня не предали бы смерти? В порыве моей материнской любви я действительно говорила вещи, которые не имела в виду, но не кто иной, как мой Нерон простил меня. Тогда как возможно, чтобы я хотела свергнуть моего мальчика и отдать кому-то другому власть судить меня?»

Простодушный Бурр был очень тронут ее словами, и потом, когда Агриппина разразилась слезами, они с Сенекой были заняты уже больше тем, чтобы ее успокоить, чем тем, чтобы выслушивать и анализировать ее дальнейшие оправдания. Затем они отвели ее к Нерону. Она поступила очень мудро и не стала ни повторять свои оправдания, ни упрекать его в очередной раз в неблагодарности за все, что она для него сделала. Она просто потребовала наказать своих обвинителей и наградить тех, кто остался ей верен. В ответ Нерон проявил к ней такое внимание и уважение, что трудно сделать иного вывода, кроме того, что он по-прежнему глубоко любил свою мать.

В ходе дальнейших разбирательств Нерон обнаружил, по меньшей мере, что Атимет – отвратительный человек, да и Юния Силана не многим лучше. Первого он приказал судить и казнил, а вторую выслал из Рима вместе с двумя ее предполагаемыми сообщницами. Но в отношении других лиц, причастных к делу, – неизвестно, стало ли это облегчением для Агриппины или вызвало ее раздражение, – он не принял никаких мер. Это касалось даже Рубеллия Плавта, хотя Нерон, видимо, испытывал какие-то подозрения, полагая, что этот молодой человек не вполне невинен в измене. В то же время, чтобы ублажить мать, Нерон пожаловал высокие посты тем четверым, которые не перестали открыто выражать ей свою дружбу. Один стал прокуратором Египта, другой – прокуратором Сирии, третьему досталось руководство публичными развлечениями, и, наконец, четвертому – контроль за поставками продовольствия в Рим.

Вероятно, одновременно с этим Нерон отдал руководство полицией метрополии Софонию Тигеллину, тому самому коневоду, которого Калигула в 39 году отправил в ссылку за неподобающую связь с Агриппиной и которого она вернула в Рим, когда стала императрицей, и теперь он был одним из ее фаворитов.

Вместе с тем Нерон чувствовал, что Парис честно выполнил свой долг, сообщив ему то, что он слышал, поэтому издал указ, которым объявил, что обстоятельства его рождения таковы, что, во-первых, его ни в коем случае нельзя считать рабом, во-вторых, та сумма, уплаченная им Домиции за свое освобождение, должна быть ею возвращена и что ему полагаются все привилегии свободного римского гражданина. Действия императора, видимо, взбесили Домицию до такой степени, что это порадовало его мать, но Нерон сделал это скорее не ради Агриппины, а ради Париса, ибо Парис был великий актер, а драматическое искусство, по мнению Нерона, заслуживало общественного признания.