Нерон. Император Рима

Нерон, вероятно, позволил себе улыбнуться в ответ на эти абсурдные угрозы. В то время он пользовался огромной популярностью, тогда как его кузен, которого почти не знали, страдал эпилептическими припадками и был недостаточно взрослым, чтобы занимать какой-либо государственный пост. Однако, в конце концов, Нерон начал сознавать, что мать, если ее довести до этого, не сомневаясь, убьет его. С тех пор в его сознании поселилась мысль, что его жизнь в опасности и эта опасность исходит от нее. И все же, даже несмотря на это, его любовь к матери не угасла, и в отчаянной попытке унять ее гнев ему удалось замять ссору, так что вечером они даже смогли пообедать вместе. Помимо них на обеде присутствовали Британник с Октавией и несколько друзей. На торжественных обедах, подобных этому, существовал обычай, чтобы молодые люди сидели прямо у стола на стульях, тогда как более взрослые возлежали на своих кушетках. В данном случае Британник сидел за столом в компании юношей своего возраста, включая юного Тита, позднее ставшего императором, а Нерон лежал на своем ложе. С одной стороны от него возлежала Агриппина, с другой – Октавия, а его друзья расположились вокруг них.

Британник, видимо, чувствовал себя неважно, поскольку накануне он, вероятно, слишком бурно для своего юного возраста отпраздновал свой день рождения. Февральская ночь была теплой и влажной, и за пределами перегретой комнаты потоками лил дождь. К концу обеда слуга поднес ему подогретого вина, но оно оказалось слишком горячим, и туда добавили немного холодной воды, после чего он смог осушить чашу. Однако не успел он это сделать, как, лишившись способности говорить и дышать, упал на пол, ударившись лицом о плитки мозаики.

Слуги вынесли Британника из комнаты, но Нерон, как подобает хозяину, успокоил всеобщее волнение, оставаясь на своем ложе и заверив гостей и испуганных мальчиков, сидевших у стола, – некоторые из них бросились вон из комнаты, – что такие эпилептические припадки преследуют Британника всю жизнь и что беспокоиться нечего. Октавия, очевидно, считала так же, потому что не проявила никакого беспокойства насчет своего брата. Но Агриппина встревожилась и с трудом сдерживала свое волнение. Обед продолжился, но вскоре Нерону, Агриппине и еще нескольким присутствующим сообщили, что Британник умер, и, хотя из вежливости обед нужно было закончить без помех, на Нерона устремились взгляды, полные ужаса, а в глазах Агриппины, взгляд которой ни на секунду не отрывался от лица сына, застыло страшное молчаливое обвинение.

Как только обед закончился и гостей проводили, новость предали огласке. После поспешного обсуждения Нерон выпустил заявление со словами, что, согласно древнему обычаю, необходимо сразу убирать с глаз тела тех, кто умер преждевременно, и, не затягивая оказываемые им почести речами и процессиями, незамедлительно хоронить их. Он добавил, что теперь, когда после смерти Британника он лишился братской поддержки, возлагает все свои надежды на государство, полагаясь на то, что сенат отнесется к нему с большим вниманием, когда он остался единственным представителем императорской фамилии мужского пола. До захода солнца тело Британника перенесли на Марсово поле, где оно было кремировано, как только позволил дождь. На лице мертвого мальчика темнели страшные синяки от удара о пол, и те, кто готовил тело к последнему ритуалу, замаскировали пятна, покрыв их мелом. Но кое-кто из небольшой группы людей, которые рискнули в темноте под дождем присутствовать на кремации, увидев, как дождь смывает мел, заметил багровые пятна и пустил слух, что это явные следы отравления.

Позднее расхожей стала история, будто Нерон приказал отравить воду, которую добавляли, чтобы охладить вино. Тацит, Светоний, Дион Кассий и другие авторы тоже обвиняют Нерона в этом преступлении. Однако некоторые историки реабилитируют его, и мы, со своей стороны, не видим в его характере того времени ничего, что может навести на мысль о его виновности. Ему было всего семнадцать лет, и в течение еще нескольких лет он не запятнал себя убийствами. Еще более сомнительно, чтобы Нерон лишил кого-то жизни тайком, поскольку обладал достаточной смелостью, убежденностью и небесстыдством, чтобы совершать свои преступления совершенно открыто.