Злоба и мстительность Агриппины делали ее присутствие во дворце таким зловещим, что в конце концов Нерон, который теперь всерьез рассматривал жуткую мысль, что она может попытаться его убить, решил предоставить ей собственную резиденцию. В 55 году он, несмотря на ее яростные протесты, переселил мать в дом своей прабабушки Антонии, дочери Антония, – деяние, равнозначное лишению Агриппины ее всеми признанного положения силы, стоящей за троном. Одновременно с этим, зная о ее заигрывании с офицерами-преторианцами, он лишил Агриппину того довольно большого отряда, который был выделен в качестве ее личной охраны еще во времена Клавдия, когда ее власть была максимальной. «Горожане, – пишет Дион Кассий, – впервые видя Агриппину без ее личной преторианской охраны, старались не сталкиваться с ней даже случайно, и если кто-то все же встречал ее, то торопливо уходил с дороги, не сказав ни слова». Правда, Нерон попытался тактично сгладить ощущение, что ее унизили, расформировав и другие военные части, выполнявшие аналогичные функции, и объяснил это тем, что ему не нравятся эти военные демонстрации и что солдаты должны использоваться исключительно в военных целях. Он больше не позволял преторианцам посещать публичные собрания и убрал силы, которые должны были поддерживать порядок в амфитеатре. Как указывает Тацит, он сделал это, чтобы поощрить в обществе ощущение свободы, однако интересно заметить как пример позднейшего непонимания его мотивов, что Дион Кассий объявляет это удаление войск желанием поощрить массовые беспорядки и драки, от которых Нерон всегда получал большое удовольствие.
Несмотря на то что Нерон, проявив несомненную мудрость, удалил из дворца Агриппину, он взял за правило демонстрировать свое внимание и уважение к матери, часто навещая ее в новом доме, хотя никогда не задерживался там надолго и никогда не позволял себе оставаться с ней наедине. Он наносил эти визиты в сопровождении придворных и офицеров дворцовой стражи и, поцеловав мать и сказав несколько ничего не значащих слов, спешил удалиться, что сопровождалось разносившимся по пустым гулким коридорам топотом ног и бряцанием оружия. Кроме того, он уговаривал ее время от времени уезжать из Рима на одну из ее вилл за городом или на море. На самом деле он надеялся, что она постепенно забудет свои горести, отойдет от политической жизни и станет вести спокойную жизнь женщины среднего возраста где-нибудь вдали от суеты большого города.
У Агриппины определенно имелись веские причины сделать это, поскольку она стала настолько непопулярной, что большинство когда-то близких друзей ее оставили. Правда, некоторые из подруг приезжали, чтобы ее утешить, хотя неизвестно, делали они это из любви или из ненависти, как сухо замечает Тацит. В любом случае, помимо Палласа, ее навещали всего четыре-пять человек из тех, кто когда-то ее окружал. Однако усмирить Агриппину было не так просто. Ей еще не исполнился сорок один год, и справедливо или нет, но она считала, что еще в состоянии завоевать сердце мужчины своей женской красотой и шармом.
У Агриппины был кузен, молодой человек двадцати лет Рубеллий Плавт, чья мать Юлия была внучкой Тиберия и сестрой несчастного Гемелла, соперника и жертвы Калигулы, а ее бабушка Ливия приходилась сестрой Клавдию. Этот юноша изредка появлялся в доме Агриппины, и поскольку он являлся одновременно правнуком императора Тиберия, внучатым племянником императора Клавдия и кузеном императора Калигулы, в скором времени пошли разговоры о том, что Агриппина пытается сделать его больше чем другом, с учетом того факта, что он один из наиболее вероятных кандидатов на трон в случае, если с Нероном что-нибудь произойдет.
Однажды ночью некий танцор и актер по имени Парис, который был вольноотпущенником тетки Нерона Домиции Лепиды и которого императору одолжили, чтобы он развлекал его по вечерам, дрожащий и смятенный, вошел в комнату, где слегка разгоряченный вином император обедал и веселился, и рассказал, что только что слышал, будто Агриппина собирается выйти замуж за этого Рубеллия Плавта и попытается убить Нерона, чтобы затем провозгласить Плавта императором, и что в заговоре участвует Бурр.
Нерон пришел в ярость. Он послал за Сенекой и повторил ему, что услышал. Но Сенека смог быстро убедить его, как минимум, в том, что верность Бурра вне подозрений, после чего за ним тоже послали. Будучи честным и бесстрашным человеком, Бурр рискнул попытаться защитить Агриппину, и, когда Нерон в возбуждении крикнул, что ее смертоносные планы нужно остановить, а ее саму предать смерти, Бурр снова повторил, что ей необходимо предоставить возможность оправдаться. Наконец, он сказал, что сейчас уже слишком поздно, а Нерон, Парис и все остальные слишком пьяны, чтобы делать резкие движения, и будет правильно дождаться утра, когда головы у всех прояснятся. Бурр поклялся, что, если в ходе разбирательства выяснится, что Агриппина виновна, он сам немедленно казнит ее. Расстроенный Нерон согласился отложить дело до утра.