Нерон. Царство антихриста

Августианцы заревели от восторга, толпа поддержала их.

Нерон порозовел от удовольствия и запел об Оресте, убийце собственной матери, о слепом Эдипе, о Геркулесе, впавшем в безумие. Он велел навесить на себя цепи, нарядить себя как для жертвоприношения, чтобы во всем уподобиться профессиональному лицедею. Ходили слухи, что он подумывал выступать на заказ: властитель рода человеческого готов был петь за миллион сестерциев у претора, который сделал ему такое предложение! Нерон пел, пьянея от собственного исполнения. Толпа продолжала аплодировать: все знали — тот, кто покажет, что ему скучно, будет до смерти избит людьми Тигеллина.

Тем не менее на лицах многих сенаторов, всадников, преторианцев читались презрение и ненависть. На одиннадцатом году правления двадцативосьмилетний император вел себя как фигляр, и где? В самом сердце Рима, в нескольких сотнях шагов от форума и сената, от храма Августа, статуй Цезаря и военных трофеев, взятых у побежденных народов. Это было возмутительно в греческом Неаполисе, но в столице империи это выглядело как святотатство!

Нерону пора отрубить голову — недаром в последнее время появилось столько предзнаменований, — и пусть на трон взойдет его преемник. Император обязан уважать традиции Рима, его богов, законы, сенат. Он должен прекратить превращать столицу мира во вторую Александрию, оставить обычай рядиться в восточного царя, в египетского фараона.

Двадцать пять лет назад Риму удалось освободиться от безумца Калигулы. Почему же новый заговор не может положить конец власти Нерона?

Ибо Нерон, как считали те, кто презирал и ненавидел его, был хуже Калигулы.

Он поджег Рим или, как говорили другие, не давал бороться с огнем, чтобы получить возможность выстроить Золотой дом на землях, которые ему не принадлежали. Он заигрывал с чернью и уничтожал тех, кто мог с ним соперничать. Он обесценил деньги в империи. Он запускал свои пухлые, женственные руки в казну, тратя налоги на оргии и шлюх. И, наконец, он убивал, убивал, убивал. Чаще всего безо всяких объяснений. Может быть, попросту желая завладеть имуществом жертвы или наслушавшись доносчиков, бросавших ему, как кость, то или иное имя. Император без колебаний приказывал покончить с тем, кого оклеветали, даже если это был его вчерашний соратник.

Наблюдая за императором, за усмешками и гримасами, искажавшими его лицо, я видел, что Нерона терзал страх, как червь, подтачивавший его душу, переполненную тщеславием и уверенностью в своем божественном происхождении. Он лишь ненадолго обретал покой, расправляясь с каждым, кто, как ему казалось, представлял для него опасность. Нерон прекрасно помнил о Калигуле, о том, как заговорщики бросились на императора и прикончили его, нанеся тридцать ударов кинжалом, а остальные издевались над трупом, пронзая пах мечом.

Нерон убивал, чтобы прогнать неотвязное, мучившее его воспоминание об участи Калигулы; чтобы избавиться от внезапного ужаса, который он испытывал, когда кто-то подходил к нему. Этот панический страх, с которым Нерон не в силах был совладать, был неожиданным и свирепым, как приступ лихорадки, и нещадно трепал императора, увеличивая презрение к нему и питая надежды тех, кто мечтал покончить с тираном.

Я знал многих из этих мужественных и бескорыстных людей, помышлявших лишь о благе отечества.

Такими были Субрий Флав, трибун преторианской когорты, и центурион Сульпиций Аспер. Они задумали убить Нерона, когда тот будет один на сцене, и ни Тигеллин, ни преторианцы не смогут защитить его. Но заговорщики отказались от этого плана, не желая рисковать жизнью.

Я помню, как Сенека, выслушав этот рассказ, опустил голову, будто уже стоял перед палачом.

— Стремление обойтись малой кровью всегда вредит в серьезных делах, — вздохнул он. — Разве способен тот, кто не готов принести себя в жертву, добиться успеха в почти безнадежном деле? Как боги смогут помочь человеку, который не хочет платить за свой успех?

Я понял, что если бы Сенека и знал о заговоре, то не принял бы в нем участия — он слишком сурово судил тех, кто его затевал. Учитель, например, не любил Пизона, который, ходили слухи, должен был занять место Нерона.

Пизон был консулом при Калигуле, отправившем его в ссылку. Бывший консул был искусен в риторике, но речи его были довольно скабрезны, что, впрочем, нравилось слушателям. Пизон, как и Нерон, был неравнодушен к аплодисментам, восторгам толпы и несколько раз пел и декламировал на сцене как профессиональный актер.

Стоило ли убивать Нерона ради человека, столь похожего на него?

Пизона считали более великодушным, менее жестоким, но он тоже любил наслаждения: это был тот же Нерон, но более милостивый и осторожный, который сумел бы примирить новые нравы с уважением к традициям. Я знаю, что он искал встречи с Сенекой, но тот отказался.

— Это бурдюк, налитый под завязку, но вино в нем невыдержанное, — сказал мне тогда учитель. — Он колеблется. Это честолюбец с дрожащими руками. Как он сможет убить императора, если в решающую минуту бросит кинжал?