Неровный край ночи

Антон сразу понимает, что ему нужно поговорить с этим человеком, узнать, зачем он здесь. Но они не могут говорить там, где кто угодно может их услышать. В маленьком городке никогда не бываешь один. И от близости магазина Франке, который прямо у него за плечом, становится не по себе. Он прямо-таки чувствует взгляд гауляйтера, сверлящий его спину, его душу. Он не обращает внимания на это чувство и продолжает идти, не показывая ни страх, ни спешку, пока не оказывается лицом к лицу с герром Полом. Совершенно случайно оба одновременно поднимают глаза, и встречаются взгядом. Антон отворачивается и привычно идет к церкви. Но не доходя до церкви Святого Колумбана, на безлюдном отрезке дороги, он перешагивает через дренажную канаву – высушенную жарой позднего лета – и прячется за живой изгородью, скрывающей самый старый уголок кладбища.

Он считает секунды. Затем минуты. Он вглядывается в крошечные щели между желтеющими кустами ежевики и прутьями, уже начавшими терять свои первые листья – осень вот-вот начнется. Вот и Пол, поворачивает на ту же самую дорогу, беззаботно шагая в сторону церкви Святого Колумбана.

Антон ждет. Он сидит, затаив дыхание, пока мужчина не подходит достаточно близко, чтобы услышать:

– Пол. Я здесь.

Мужчина не подает вида, что услышал, но он меняет курс и замедляется. Он наклоняется над дренажной канавой, словно нашел что-то интересное в пыли – оброненную монетку, или еще какой-то предмет, достаточно занятный, чтобы привлечь внимание прохожего в такой ленивый день. Он выпрямляется и смотрит в небо, словно прикидывая, пойдет ли дождь. Антон уже готов взреветь от нетерпения. Пол достает трубку из кармана, гремит коробком спичек и чиркает одной, бледное пламя вспыхивает, и он подносит его к чашечке своей трубки с таким видом, будто ему принадлежит все время на свете. Антон может лишь дрожать и молиться. Он считал Детлефа Пола другом – или, если не другом, то хотя бы надежным коллегой. Неужели его суждения об этом человеке оказались неверны? Они обменялись лишней информацией, Пол слишком много знает? Быть может, этот человек был на другой стороне все это время – фальшивая нота, специально пристроенная в Красный оркестр. Теперь он пришел разыскать Антона и отомстить ему от лица Национал-социалистов. Если так, то все рассыплется.

Пол смотрит на свою трубку. Струйка дыма летит к изгороди и остается висеть там, оглушая чувства Антона своим сильным запахом. Он видит только спину мужчины – массивные плечи, серую шерсть его сшитого на заказ костюма – все через крепко сплетенные ветки.

Антон шепчет:

– Мы одни?

– Да.

– Что вы здесь делаете, дружище. Я думал, что вы…

– Слушайте внимательно, герр Штарцман. – Пол делает паузу, чтобы насладиться своей трубкой, но, несмотря на обыденность тона, в его голосе безошибочно угадывается напряжение. – У меня мало времени, и у вас тоже. Для меня риск – прийти к вам, но я должен был рискнуть. Я должен предостеречь вас.

Антон холодеет, быстро и с головы дл пяток.

– Предостеречь меня?

– В вашем городе есть один человек – гауляйтер.

Антон ждет, ничего не говоря. Дрожащее красное лицо Мебельщика снова появляется перед его мысленным взором. В тот день на рыночной площади, когда Антон шагнул между Элизабет и этим ничтожным человеком. Когда он шепнул Бруно Франке: «Скажи только еще одно слово моей жене».

– Он подозревает вас в предательстве.

– Конечно, подозревает. Он же гауляйтер.

– Послушайте, друг мой, – продолжает Пол, – сейчас он действительно подозревает вас. Это уже больше, чем обычное брюзжание гауляйтера.

– Хорошо, – говорит Антон. – Я слушаю.

– Вы убедили этого парня, этого гауляйтера, отказаться от программы Гитлерюгенда в пользу музыкального ансамбля.

Антон хочет что-то сказать, но его горло сжимается. Но за подступающей темнотой паники, он ощущает некоторое восхищение, удивление тем, что может разузнать целая сеть глаз и ушей.

– Ваш гауляйтер раскусил вас. Он понял, что вы никогда не предполагали почтить фюрера своей музыкальной программой, как сперва ему сказали. Он знает, что вы лишь хотели держать детей города подальше от Гитлерюгенда и Союза немецких девушек.

– Как? – во рту у него пересохло, язык словно распух и едва может артикулировать слова. – Как вы все это узнали?

– Я знаю лишь то, что мне рассказали.

– Тогда как они узнали – те, кто рассказал вам?

Единственный возможный сценарий разыгрывается в воображении Антона, быстро, вызывая у него головокружение от простого, ясного смысла всего происходящего. Мебельщик сам кому-то рассказал – влил свои подозрения в подставленное для этого ухо или нацарапал в бесполезном отчете на клочке бумаги. По чистой случайности ухо, которое выбрал Мебельщик для своей истории, оказалось больше расположено к Антону, чем к НСДАП.