Неровный край ночи

– Эти храбрые, решительные люди…

– Эти несчастные люди. Повстанца, должно быть, уже арестовали. Как же иначе? Если бы план удался, он мог бы выйти из этой передряги героем. Теперь, боюсь, его ожидает быстрый и несправедливый конец.

В то время как фюрер будет продолжать каркать о своем бессмертии.

Антон и Эмиль погружаются в молчание, посвящая этот миг восхищению храброй душой, которой почти удалось избавить всех от Адольфа Гитлера. Пускай дарует ему Господь мир в вечности.

Через некоторое время Антон говорит:

– Что это значит для нас? Сколько уже раз потенциальные убийцы пытались прикончить это создание при помощи взрывчатки? И если твоя телеграмма верна, на этот раз план почти удался. Ни у кого больше нет надежды попытаться снова. Его уже охраняют день и ночь, насколько я знаю; никого и близко не подпустят к нему со свертком в руках.

– Тут ты прав, – Эмиль улыбается, и в его улыбке почти проскальзывает самодовольство.

– Даже если за это не несет ответственность никто из нашей компании, похоже, нам пора перестать надеяться. Его стражи будут еще бдительнее, чем прежде.

– Мы добьемся успеха там, где другие потерпели поражение.

– Помоги мне Боже, но я совершенно не представляю, как.

Эмиль наклоняется к нему, через узкое пространство этой маленькой скромной комнатки. Он шепчет то, что ему известно:

– Мы не собираемся использовать взрывчатку, Антон. Мы рассчитываем на куда более эфемерное орудие, когда придет время. Яд – достаточно медленно действующий, чтобы те, кто пробует его еду, не заметили его, пока не будет уже слишком поздно.

– Яд.

– Мне, конечно, известно лишь очень немногое, из соображений безопасности. Но я точно знаю: у нас уже есть назначенный человек, который может нанести удар. Хотя называть это «ударом» кажется не совсем уместным. Лишь маленькая капля – или две-три – и мы наконец сможем праздновать триумф. Медленно и верно – медленно и неотвратимо. Вот так мы победим, друг мой.

30

К тому времени, как установилась предельно сильная летняя жара, большинство эгерландцев уехало. Они нашли работу и жилье в больших городах, в Гамбурге и Кельне, во Франкфурте и Дюссельдорфе. Семья Горник не стала исключением; фрау Горник нашла постоянную работу на заводе боеприпасов в Кельне.

– Я буду зарабатывать достаточно, чтобы содержать нас троих, – рассказывает она.

– Это уже кое-что, – отвечает Элизабет, нервно скручивая носовой платок. У железнодорожной платформы пронзительно свистит гудок поезда. Вся семья собралась, чтобы попрощаться с Горниками. Все щурятся от солнца, и только Элизабет моргает и притрагивается к глазам, когда ей кажется, что никто ее не видит.

– Но вы точно не хотите остаться с нами? Жизнь в городе может быть опасной.

Фрау Горник берет руки Элизабет в свои.

– Ты была так добра к нам, Элизабет, – вы все. Вы должны понимать, что мы делаем это не из неблагодарности. Но нам пора начать жить своей жизнью. Пора перешагнуть через прошлое. Да и потом, не вечно же вам спать на полу. – Она кладет руки на макушки дочерей. – Милли, Элси, попрощайтесь с друзьями. Поезд скоро будет.

Девочки всхлипывают, обнимая Альберта. Каждая целует его в щеку – одна в правую, другая в левую. Ал не может заставить себя посмотреть ни на брата, ни на Антона; лицо у него краснее спелого яблока.

– Мы будем тебе писать, – говорит одна из близняшек.

Антон предполагает, что это может быть Элси.

Другая спрашивает:

– А ты будешь писать нам в ответ?

– Да, конечно, – отвечает Ал, хотя стоит все так же потупившись и шаркая ногой. – Буду, если хотите.

Девочки взъерошивают светлые волосы Пола. Целуют маленькую Марию в лоб. Фрау Горник целует девочку дважды и говорит с ноткой строгости:

– Будь ангелом, не доводи маму. А то если все-таки будешь, она напишет мне и все расскажет, и тогда я не смогу послать тебе бумажных кукол из Кельна.

Фрау Горник берет Антона за руку.

– Нет таких слов, которые бы вполне передали мою благодарность вам за всю ту доброту, которой вы нас окружили, дорогой, хороший человек.

– Я сделал не более, чем любой другой сделал бы на моем месте.

– Вы сделали куда больше, чем сделало бы большинство. Вы спасли нас, вы и Элизабет – не больше, не меньше.

Когда подходит очередь Элизабет прощаться, фрау Горник заключает ее в сестринские объятия. Элизабет прижимается к плечу подруги, стараясь скрыть слезы. Они так и стоят обнявшись, долго, пока поезд не подъезжает к платформе и с шипением останавливается. Только теперь Элизабет поднимает голову и отпускает фрау Горник.

Машинист объявляет отправление. Горники спешат в поезд, пока не успели передумать. Девочки кричат из поезда: «Auf Wiedersehen, auf Wiedersehen[36]» и «ahoj[37]». Антон стоит на солнцепеке с женой и детьми, маша поезду вслед, кашляя от дыма. Пронзительный крик свистка, грохот колес заглушают звуки всхлипов, но ничто не может скрыть, как Элизабет быстро, украдкой смахивает слезы.