Неровный край ночи

Когда осень сменяется зимой, все свое внимание он сосредотачивает на детях. Им он отдает все то время, которое не отдавал раньше, заботу, которую они должны были бы получать от своего отца. Если бы он знал, что все надежды рухнут, то больше времени проводил бы в их компании. Он создал бы для них мир, наполненный теплотой, воспоминания, в которых можно будет укрыться, когда ветер войны станет еще суровее. Он молился бы, чтобы они пережили эту бесконечную зиму и увидели бы однажды мир.

Говорят, почти пятьсот тысяч погибли в городах и даже в сельской местности. Пятьсот тысяч. Он должен придумать, как приблизить Элизабет и детей к более безопасной жизни – или хотя бы к иллюзии безопасной жизни. Он должен сделать это прежде, чем стены рухнут; надежда на безопасность – последнее и самое важное, что он может дать семье. Он передаст ее, потрепанную, в их руки, передаст надежду им на хранение, и будет молить Бога, чтобы этого было достаточно для их спасения. Может ли он ждать до Рождества, чтобы отослать их прочь? Подарит ли ему Бог и Партия последнее Рождество вместе, перед тем как ему нужно будет оторвать их от себя?

Но Антон не смеет ждать так долго. Невозможно угадать, когда эсесовцы придут за ним. Элизабет и дети должны исчезнуть до того, как прибудет СС; они должны быть достаточно далеко, чтобы враг не добрался до них. Если вообще в этом мире осталось место, в которое не может проникнуть зло.

Выпадает снег, покрывая землю молчанием, а он все еще откладывает неизбежное. Даруй мне еще один день любви, Боже, и еще один, и еще. Еще один синий полдень и небо, наполненное голосами моих детей – моей единственной музыкой. Дай еще раз увидеть, как их дыхание поднимается облачком в морозном воздухе, чтобы быть уверенным, что они еще дышат. Дай мне время, чтобы запечатлеть эти воспоминания в моем сердце. Позволь записать эту любовь в моей душе. Эти воспоминания будут единственным моим утешением. Мне нечего больше взять с собой в серый лагерь и потом в камеру. Эта любовь будет согревать меня в могиле.

Теперь, когда он наконец смог найти для них время, мальчики научили его, как пользоваться рогаткой. Он научился улавливать ритм тетивы и чувствовать вес улетающего камушка. Он может сбить сложенный из прутьев домик с двадцати шагов, с пятидесяти. Есть нечто успокаивающее в этом занятии, нечто умиротворяющее в том, как рогатка и камешек и цель отвлекают тебя от всех размышлений. Этот побег от реальности очень недолгий, но все же это побег. Облегчение, которое ты чувствуешь, когда кожаная тетива вертится в твоей руке.

Ясным воскресным днем, когда солнце сияет ослепительной белизной на снегу, Альберт и Пол берут его с собой на охоту. В совершенной тишине, нарушаемой лишь похрустыванием ледяной корочки у них под ногами, они идут по следу кролика из самого сердца леса в поле братьев Копп.

– Вон он, – шепчет Ал, указывая пальцем.

Кролик маленький, лишь черная точка среди моря сияющей белизны, он движется медленно вдоль изгороди, в поисках какой-нибудь зелени в этот бесцветный, бесплодный сезон.

Ал подталкивает отца.

– Давай стреляй ты.

Антон заряжает рогатку камнем, который достает из кармана. Он натягивает резинку, пока она не начинает гудеть, но когда настает момент выпустить камень, он понимает, что не может этого сделать. Он не может отнять у кролика жизнь. Он промахивается, но камень звучно приземляется на поле, и кролик пускается наутек. Он мчит через все поле, быстрый и напуганный, но зато живой. Антон с чувством болезненного удовлетворения наблюдает за тем, как зверек удирает.

Однажды утром, когда свет серый и тусклый, он проходит вместе с детьми мимо дома местного чудака, старика с одичавшим взглядом по имени Юджин. Юджина редко можно увидеть на улице, но сейчас он примостился на крошечном стульчике прямо рядом с входной дверью. Каждую весну ласточки вьют гнезда под карнизом у Юджина – они делали так целыми поколениями – и слои застарелого помета, белее снега, покрыли землю у фундамента дома. От дыхания старика на усах у него застывают сосульки. Он отрезает кусочки от шмата сала, зажатого в жирной руке. В тот момент, когда Антон и дети смотрят в его сторону, Юджин аккуратно берет зубами кусок сала с ножа. Он жует со смаком, чавкая под кустистой бородой.

Он приподнимает сало, зажатое в кулаке:

– Хотите?

– Нет, спасибо, mein Herr, – отвечает Мария вежливо. – Я уже позавтракала.