Пока мужчина стоит среди кладбища, переводя дыхание и утирая пот со лба, следом за ним появляется еще один. Потом еще. Холм извергает их все быстрее и быстрее, по два, по три за раз; они царапаются наружу, выбираясь в дверь, цепляясь руками за ее косяк, огрызаясь друг на друга, как крысы. Они пробиваются из мертвой земли к свежему чистому воздуху.
Боже милосердный, что они здесь делают? Унтербойинген скоро заполонят солдаты? Вермахт возродил сообщение туннелями, проходами, которые скрывали незримые глубины Германии со времен королей. Если эта деревня станет регулярным пунктом переправки солдат, городок лишится своей драгоценной невидимости. Бомбы без труда найдут нас.
Антон не может позволить себе просто стоять и трястись. Нет времени на страх, на беспомощное удивление. Его ум включается, цепляясь за странную возможность, которую Бог предоставил. В этом неожиданном появлении солдат Антон видит шанс поставить Мебельщика на место – дезориентировать гауляйтера и доказать этому человеку, что группа должна продолжать свое существование. Пока солдаты собираются в церковном дворе, ожидая своего командира, Антон снова взмахивает палочкой. Ученики, хорошо натренированные, тут же поднимают рожки наизготовку, хотя сами не могут оторвать глаз от представления, которое разворачивается перед ними во дворе церкви Святого Колумбана.
– «Высоко реет флаг», – командует Антон.
– Но мы паршиво играем его, – протестует Дэнис.
Остальные дети согласно бурчат.
– Пора перестать играть его паршиво. Ну же, сейчас.
Он взмахивает палочкой, устанавливая ритм, и оркестр начинает играть.
И они играют хорошо – так хорошо, как только можно надеяться, учитывая то, что Антон провел лишь самые необходимые базовые репетиции нового национального гимна. Солдаты толпятся в тени дуба, топая среди надгробных камней. Они ошарашено смотрят на оркестр, пока их число растет по мере того, как новые и новые солдаты выбираются из туннеля. Вымученные улыбки появляются на нескольких лицах. Музыка уже понемногу заставляет их забыть об ужасе туннелей, о том, как они пробирались ползком среди холода и сырости, под весом невидимой земли над ними, давящей всей своей темной массой над головой.
Но не только солдат привлекла музыка. Горстка зрителей подтягивается из центра города. Они собирались поддержать детей – но когда жители деревни видят солдат вермахта, тянущихся вереницей из-под земли, они замирают, вытаращив глаза. Прикрывая руками рты, они шепчутся. Что все это значит?
– Продолжайте играть, – призывает Антон.
Дети стреляют взглядами по сторонам, и несколько фальшивых нот прорываются в музыку, резкие от напряжения. Но они доверяют своему дирижеру. Они держат ритм. Они делают так, как говорит им их лидер, и продолжают играть. Когда дети добираются до припева в гимне, Антон слышит грохот на дороге, чувствует, как он пульсирует, сталкиваясь с битами музыки. Он узнает звук двигателя грузовика. Он слышал его в свой первый день в Унтербойингене.
Антон бросает взгляд через плечо. Мебельщик – единственный человек в деревне, который мог знать о прибытии солдат, сердито смотрит на Антона, пока глушит двигатель, он выбирается из машины и хлопает дверью. Антон пригвождает взглядом гауляйтера, взглядом в котором отчетливо читается вызов.
Лицо Мебельщика мрачнеет, как если бы он мог слышать мысли Антона, как если бы Антон прокричал их, чтобы слышала вся деревня. Затем, дернув головой, Мебельщик рвет зрительный контакт с Антоном и лезет в кузов грузовика. Он достает что-то длинное и черное; оно делает в воздухе ужасную замедленную дугу и ложится на плечо Мебельщика. Ружье.