Нерождённый #5

Я убиваю их всех — это совсем просто теперь, когда когда моя кровь пылает зелёным неоном, а мир вокруг замедляется, разрешая мне наносить удары неторопясь, выбирая самые уязвимые места Это совсем просто сейчас, когда сила в моей единственной руке такая, что головы с отрубленных шей отлетают к стенам пещеры, сбивая с ног каждого, кто попадается им на пути. Я даже не останавливаю сердца этих людей, я просто лишаю их голов, разглядывая медленные фонтаны крови, которыми взрываются разрубленные шеи.

Я убиваю их всех, кроме одного — тот последний мне нужен, чтобы снять печать… и только потом он умрёт.

Это быстро и красиво — так много крови повисшей в воздухе багровым туманом я не видел давно, кровь зеленого неона, замедляя мир вокруг, даёт мне рассмотреть, как этот туман медленно тает, оседая, оставаясь на камнях пола тонкой плёнкой цвета смерти.

А потом, когда в живых здесь остаются всего двое, я опускаюсь на землю, давая себе короткую передышку…

Этот день не стал моим последним днём — это хорошо. У меня есть жизнь, выход из пещеры закрытый печатью и человек… который, я надеюсь сейчас снимет её.

Я вижу как его трясёт, подхожу, присаживаюсь рядом, кладу шигиру на землю между нами и лезу в сумку на поясе — мне сейчас нужны талисманы, чтобы спасти руку. Пишу формулу и перетягиваю ей обрубок, прислушиваясь к боли, которая становится сильнее.

— Сними печать, — я показываю на светящийся проём.

— Я не могу, — его начинает трясти сильнее — уже знает, что совсем скоро умрёт. — Мамору ставил эту печать, он всегда ставил эту печать… и только он умел снимать её.

Его голос дрожит.

— Мамору? Где он?

— Там, — он кивает показывая на тела за моей спиной. — Ты убил его.

— Если ты не снимешь печать — ты умрёшь. Я убью тебя, убью сейчас — ты понимаешь это?

Он кивает, дрожа словно в агонии.

— Другие выходы отсюда есть?

— Там, — он показывает на дыру в потолке, через которую я свалился.

— Что там?

— Гнездо джанку. И матка джанку… туда не пройти.

— Не пройти?! Я же попал сюда!

— Через эту дыру можно попасть сюда… быстро падаешь, — торопливо объясняет он, словно надеясь так заслужить жизнь. — Джанку не успевают схватить. Они рвут тебя, но схватить не успевают. Но подниматься придётся медленно… и там матка. Они кормят её.

— Матка?

— Не ходи туда, — он качает головой. — Она огромная. Они кормят её. Они не пропустят.

Снова заглядываю внутрь себя, на ядра — они по-прежнему горят зелёным неоном и по-прежнему не готовы послушаться меня и запустить потоки силы. Мне не взлететь.

— Почему джанку не опускаются сюда? — спрашиваю. — Талисманы?

Кивает.

Я могу остаться здесь и ждать, ждать когда отрастёт кисть, ждать когда кровь Первородных очистит ядра… вот только нет у меня времени чтобы ждать… мир там, наверху, стал слишком быстро меняться.

Смотрю на дыру в потолке, мой единственный выход отсюда, а потом перевожу взгляд на лицо того, кто сидит на земле передо мной.

— Всё?! — он понимает.

— Да, — перерезаю ему горло, потом иду к проёму в потолке… мне нужно как-то пройти этот путь…

Останавливаюсь прямо под ним, поднимаю голову разглядывая бесконечную шахту на самом конце которой, почти безнадёжно, светится утреннее небо.

Я правда собираюсь это сделать? Мне не хватит одной руки даже, чтобы просто ползти вверх по этой вертикальной норе-шахте, к которой со всех сторон подходят сотни других нор, заполненных прыгунами… как я буду защищать себя от них?

Оглядываюсь так, словно могу найти вторую руку, руку которой мне сейчас так сильно не хватает для того, чтобы спастись. И нахожу её — свою кисть, бесполезную сейчас, просто напоминание о том, что всего несколько минут назад у меня, как и у всех, было две руки.

Иду к проёму закрытому печатью и касаюсь непроходимого поля силы, перекрывающее его… чёртовы печати, я убил бы сотню раз того, кто придумал их.

Касаюсь так, словно есть шанс снять его такими прикосновениями, а потом сажусь на землю ближе к свету и долго разглядываю обрубок руки в лучах солнца, пробивающегося через печать.

Подтягиваю тело того, кого только что зарезал ближе и начинаю срезать ремни с него. Ножны, сумки, колчаны — ничего этого мне не нужно сейчас. Только ремни.

Набрав их больше и уложив рядом — так чтобы были под рукой — снова беру шигиру и начинаю надрезать свой обрубок. Надрезать аккуратно — выковыривая лишнее мясо так, чтобы между ним и отрубленной костью можно было просунуть рукоять шигиру. Загоняю её туда, загоняю как можно сильнее, а потом, старясь не обращать внимания на кровь заливающую пол подо мной, перетягиваю ремнями. Перетягиваю так сильно, как только могу, до треска в коже ремней, которая сейчас, кажется, порвётся не выдержав — мне нужно, чтобы лезвие, которое сейчас стало продолжением моей отрубленной руки, спасло меня, когда я буду выбираться наружу через гнедо прыгунов.

Закончив, вытягиваю обрубок с лезвием вперёд и наношу несколько ударов, с радостью слыша звон расколотого воздуха, собирая другой рукой осколки его — осколки, которые слишком быстро тают, чтобы насладиться сиянием их на своей ладони.

Пора… пора возвращаться в мир из этой могилы.