Напросилась и Юля. Поначалу не хотел Мираш её брать.
-- Куда, -- говорит, -- мне с тобой?! А кто за лесом смотреть будет?
А Юля -- возьми да возьми. Ничего, говорит, с этим лесом не будет, никуда не денется. Вон сколь без хозяина мыкался -- и ничего. Вот пускай Смола и Савин за всем смотрят.
Упросила всё-таки.
Мираш с неё, однако, слово взял, чтобы в начальничий разговор не вязалась и вообще в тихости себя держала.
Вот, стало быть, и отбыли они в город в командировку, для внучки Елима жениха искать.
***
Синичка-лазоревка, душа-то Тали, поняла, конечно, что это к ней доброхоты поспешают. Посмеялась и подумала отчего-то вовсе радостно: "Ну, наконец-то... А то жду, жду..." Тут же и решила живику свою навестить. Ненадолго, правда, как ей и наказано было.
Не зря, конечно, душа таимничает, и не только потому -- пускай, дескать, все думают, что навсегда от тела отмахнулась, -- ещё, может, и оттого скрытничает и от живики прячется, что проболтаться боится... Узнала, видишь вот, в Светёлке весточку добрую и радость её распирает -- как тут тайность сохранить?
Напустила плишка на себя строгости и явилась к живике как ни в чём не бывало. Будто на минуту только и отлучалась, важная такая -- сама на себя не похожа.
Живика лишь увидела душу свою, и давай причитать, да в хлипки. На кого, мол, покинула, одинокой в скудельном теле оставила. Плишка утешает, а сама скучная такая, словно всё равно ей. Жди, говорит, гостей, перемены надвигаются. Да и рассказала, зачем придут, научила тоже, как вести себя следует и что говорить.
Живика подступаться стала, охота ей, вишь, побольше вызнать. А душа отвернулась маленько, шепнула слово заветное, и вдруг у неё на руках шкатулка объявилась.
-- На, -- говорит, -- подарок. От всякой лихой беды тебя оградит.
Приняла живика шкатулку и тут же про горести забыла. Красивая такая коробчёшечка, вся живыми каменьями устелена. А когда внутрь заглянула, и вовсе ахнула. Так и трепыхалась, когда ожерелье-радужницу вынимала.
Да и то сказать, такая красота, что и глаз не отвести. Само ожерелье широконькое, буски в семь рядов. Каждая бусинка величиной с горошину, и так они по рядку подобраны, что каждая своему цвету радуги соответствует. В рядку семь бусинок -- семь цветов радуги и есть. Каждый облышек светится, искрится, переливается ярконько. Да чудно так: свет вокруг всякой бусинки льётся и не отходит будто, а округло её повторяет. И соседние бусинки в разных направлениях переливаются. А оттенки, что от цвета двух соседних облышков смешиваются, тонкими ободками недвижно дрожат. Что и говорить, так просто и не расскажешь, какая красота. Да и не в том суть -- сила в радужнице великая заключена. И от кромешников оберег, и вообще от всякого зла защита.
Живика-коренница на себя примерила -- плотненько на шею легло, как раз впору, не жмёт, не скатывается. И заиграла радуга, засверкала всеми цветами. Пока ощупывала и любовалась, души и след простыл. Потом уже живика спопахнулась, глянула по сторонам -- нет никого.
Зарубка 7
Те верши, которые в городах сидят, обережниками зовутся. Ну, это они сами себя так назвали. В городе одни обережники и есть -- где там лесовину работа? Туда только старожитных лесовинов обычно ставят, опытных и с разумением высоким. Дабы они правильно в угоду людям старались...
За родом потомственным, к которому колено Елима относится, ранешно Антонида Великона смотрела. Большой она силой, знаешь, владала, другие обережники ей и перечить не смели. На всё у неё один разговор был:
-- Моё -- и всё! Моему слову препятств нету! Я в городе хозяйка!
Только себя и слушала и всё по своему разумению вершила. Хотя на деле и не очень-то худая была. По справедливости решала, и люди у неё зазря не страдали.
Вот только потом она... подевалась куда-то.
Загадочный вовсе случай вышел. И потеперь никто толком сказать не умеет, что с ней стряслось. Не видел никто больше, а если слухи и ходят, то пустое всё.
Надобно сказать, частенько обережников выпрягают. Что-то там верховным доглядателям не понравилось, и вот уже новую вершу присылают. Складывай, дескать, полномочия, если с людьми обращаться не умеешь. А есть и без их ведома... Сами верховные потом ищут, найти не могут. Ну да ладно, не о том речь.
После Антониды много обережниц сменилось, а теперь вот Шивера Равга уже тридцать лет за родом Елима вроде как приглядывает.
Характером она нисколь не лучше Антониды вышла, тоже до властей охочая. Да что там -- хуже ещё. В делах суровая и на расправу скорая. Какой человек ей не по нраву, козни и шкоды строит. Да и других обережниц не жалует. Очень не любит, если кто ей впомеху становится. Законница она, вишь, однобокая. Ко всяким случаям, что с людьми приключаются, с одной выкройкой подходит, одну мерку прикладывает. Да и то сказать, ей и жизнь не в жизнь, если люди кругом не плачут.