Нерушимый 5

Вспомнилось, что наседками называли сидельцев, сотрудничающих с органами. Таких подсаживали к заключенным, чтобы они втирались в доверие первоходов, выведывали их секреты, а потом использовали в своих целях или сливали ментам. Растерянный первоход, ощутив поддержку, и рад стараться, и еще на один срок себе наговаривает, в то время как бывалый сиделец все эти приемы знает и помалкивает.

В той реальности я читал, что самый ад в СИЗО — никаких прогулок, вонючие забитые камеры, беспредел. В тюрьме хоть есть мизерная свобода перемещения, в библиотеку можно ходить, на работу. А учитывая сложность моего дела, в СИЗО я могу прокуковать и полгода, и год.

Все, конец футбольной карьере! Да, я выбрал жизнь, но разве то, что меня ожидает — жизнь?! Песок не замена овсу.

Заскребла мысль о Лизе, и стало стыдно, что, поглощенный своими проблемами, я не думаю о ней. Ее, наверное, тоже прессуют, заставляют писать признание во всех грехах. На ее семье теперь клеймо, которое не смыть и кровью. Внучка врага Родины. Большой плюс, что у меня нет семьи, на меня не через кого давить.

Хотелось обнять Лизу, утешить в трудные минуты, но как? У меня нет связи с внешним миром.

Кардинала, которого раздражало мое мельтешение, в камере не было, и я принялся метаться от стены к стене, как тигр в клетке. Выход… Мне нужен выход, нужна цель. Что-то, за что можно зацепиться и удержаться.

Дар! Они могут отобрать честное имя, посадить меня в клетку, но никто не отнимет мой дар. Я буду развивать его, а когда выйду, а я непременно выйду… А если не смогу выйти — сбегу, с даром это будет несложно. Когда выйду — докопаюсь до истины.

Заскрежетала дверь. Менты забрали моих знакомых щипачей, потом — еще одного товарища. Привели двух пьяных гопников. За мной все не приходили и не приходили. И лишь когда приглушили освещение, в девять вечера, пожаловал конвой из четырех человек.

Уже зная, что от меня требуется, я встал к стене, свел руки за спиной и позволил себя обыскать и надеть наручники.

— На выход!

Эти ребята видели, как я выдрал кольцо из столешницы, что не под силу даже самому сильному тяжелоатлету, и от них исходил вполне осязаемый страх. Двое вели меня под руки, те, что шагали позади, — на всякий случай держали под прицелом.

В автозаке я был один. По идее, меня должны везти в СИЗО. Но почему не вместе со всеми? Мысли закрадывались нерадужные, и я гнал их прочь. Наступил период жизни, когда думать надо меньше. Единственная здравая мысль — как сделать отвод следователя, кому писать заявление? Тогда, может, мне назначат кого-нибудь более толкового. Надежда на это слабая, но хоть какая-то.

В моем мире в СИЗО разрешались свидания, а как, интересно, здесь? Люди остаются людьми, коррупция никуда не делась и, надеюсь, Димидко найдет способ со мной связаться. Если захочет, конечно, а не решит поставить на мне крест, чтобы не замараться и не заразиться невезением.

В конце концов, можно написать ему письмо и попросить узнать, что стало с Лизой. Корреспонденция цензурируется, о том, что случилось со мной, придется рассказать в общих чертах.

Ехали мы минут сорок, хотел бы я знать куда. Учитывая, что себе позволяют кэгэбэшники, лучше бы в СИЗО. Еще и окошка нет зарешеченного, чтобы хоть понять направление движения. Я запаниковал. «Лучшего в мире» не включить еще шесть дней. Четверых мне не одолеть в наручниках, даже если сработают способности.

Или стоит попытаться? Точно ведь меня везут туда, откуда я не вернусь, а если вернусь, то в таком состоянии, что лучше бы пристрелили! Панические мысли разгулялись, и пробудился внутренний огонь. Но я так вымотался, что лучи едва достигали рук, и наручники разорвать не получалось.

Наконец машина остановилась, но вместо того, чтобы разгореться, огонь за грудиной начал затухать. Твою мать, что же делать? Единственное, чем я могу поразить конвойных наповал — своими вокальными данными. Как споет им худший в мире певец, так кровь из ушей хлынет, и сразу легкая контузия.

Объятые паникой мысли заметались.

Распахнулись дверцы, и прозвучало уже знакомое:

— На выход!

Яркий свет фонарей резанул по глазам. Ослепленный, я не сразу рассмотрел, где мы. Только когда отошли от машины и приблизились к решетчатому забору с проводами наверху — запретке.

Зона?

Вокруг сосновый лес, белый и праздничный. Передо мной — огромная огороженная территория, загон, похожий на баскетбольную площадку, турники! А в ее центре — конгломерация современных трехэтажных зданий, соединенных торцами. СИЗО точно выглядит не так, там не предусмотрены прогулки.

— Это что, тюрьма?

Видимо, мой голос прозвучал так удивленно, что сопровождающий ответил с долей гордости:

— Экспериментальное СИЗО № 2, в народе Санаторий. Таких учреждение в СССР только 11 — для подследственных, которые рискуют провести в следственном изоляторе более двух месяцев.

— Гуманно. И прогулки тут есть? — спросил я.

— И прогулки, и спортзал, и библиотека. — Он был так горд заведением, словно сам его строил.

А жизнь-то налаживается!