Нерушимый 5

Здание было новеньким, казалось, что в коридорах еще пахнет ремонтом. Меня отвели на второй этаж, конвоиры передали документы дежурному, воспоследовал обыск, и я оказался в одиночной камере: койка, откидной столик, умывальник. Если бы не туалет — дырка в полу — было бы похоже на купе поезда. Вон и белое чистое белье, гораздо более свежее, чем я сам.

Полжизни отдам за горячий душ!

Я расстелил белье, упал на койку и вырубился, даже не снилось ничего. Разбудил меня рев сигнала, льющийся из динамиков.

Побудка.

Что день грядущий мне готовит: неделю в медицинском изоляторе или знакомство с сокамерниками? От мысли о последнем волосы на голове зашевелились. Не было у меня в знакомых людей из этой социальной прослойки. Как с ними взаимодействовать? Один раз по незнанию оступишься, потом всю жизнь выгребать.

Глава 6 Вечер в хату!

Вспомнив статьи, читанные про зону, я заправил постель, умылся и принялся ждать сотрудников СИЗО, а если по фене — вертухаев. По идее меня сейчас должны оформить: сфотографировать, заполнить документы, потом поместить на несколько дней в изолятор, хоть я и проходил медосмотр перед энцефалограммой. Так заведено в той реальности, как в этой — непонятно.

В этой все оказалось так же. Сперва мне принесли завтрак — овсянку, яйцо, кусочек масла, хлеб и чай с тремя кусками сахара. Как только я сдал посуду — алюминиевую, как и в нашем мире в тюрьмах, пришли два конвойных в камуфляжной форме, обыскали. Раньше как: «Здравствуйте, Александр». А теперь мне кажется, что меня зовут На Выход. Я безлик, у меня нет имени, общество вынесло меня за скобки и презрительно морщит нос, хотя пока у меня пока даже судимости нет. Судимость — клеймо на всю жизнь. И когда меня будут оценивать как человека, в первую очередь посмотрят на нее. Да что лукавить, я и сам раньше думал, что сидевшие — это отбросы, мусор.

Добро пожаловать в отбросы!

Дальше начался медосмотр. Тут, в зоне, окруженной лесом, работал целый штат медиков и была огромная санчасть, где я разделся, сдал вещи на дезинфекцию.

Врачи документы от руки не заполняли. Был общий файл, куда каждый медик, а было их трое, вносил заключение, потом его распечатывали и прикрепляли к общему делу.

Круглолицый седой как лунь хирург поглядывал на меня с интересом, а потом спросил так, словно знал меня сто лет:

— Что ж ты, Саша, такого натворил, что тебя в Санаторий упекли? — Он прочел недоумение на моем лице и пояснил: — Болею за «Титан», помню тебя. Хорошо играл! Ах, как хорошо! Любо-дорого смотреть.

— Так, может, оправдают, — без особой уверенности сказал я, косясь на конвойных, бдящих у выхода.

Судя по смешку врача, который точно знал больше меня, он не верил в положительный исход.

— Сюда кто попало не попадает. Только, кхм… впрочем, статья у тебя подходящая для этого места.

Я прочитал его желания: врач искренне желал мне свободы.

— Свяжитесь с Димидко Сан Санычем, — прошептал я. — Скажите, что я здесь и ни в чем не виноват. Меня оговорили.

— Разговорчики! — рявкнул конвойный.

— Разговорчики, — повторил врач и едва заметно кивнул.

Затем распечатал файл, протянул лист, к нему крепился еще один, маленький, чистый, и дал ручку.

— Распишись. — И пальцем в белый лист тычет — пиши, мол, только быстро.

Верить в тюрьме нельзя никому. Вполне могло быть, что этому товарищу приказали меня расшевелить, чтобы вычислить мои контакты. С помощью «эмпатии» вычислить намерения я мог без труда: этот врач хотел помочь, хотел, чтобы меня отпустили, и я играл за «Титан».

«Димидко. Тренер, скажите, что я здесь, — написал я. — Лиза Вавилова — где???»

Прочтя имя девушки, он поджал губы, накрыл рукой записку, кивнул.

— Здоров, как конь.

Затем меня усадили на стул, медбрат в фартуке велел наклонить голову и принялся сбривать волосы. Ощущение было, словно прошлую жизнь срезают, вот ее куски падают на пол. Пара минут — и ее выбросят в мусорное ведро. Все равно, кем ты был. Теперь — ни прав, ни имени, ни рода. Дадут погремуху — и начинай с нуля строить новую колченогую реальность.

Может, все-таки стоило Быкова прибить, чтобы пристрелили, и не мучился?

Потом я наконец принял душ, получил черную форму, гигиенический набор: мыло, зубную щетку и пасту, полотенце, алюминиевые миску, ложку, стакан. Ну ни фига себе! И правда санаторий. И меня повели в изолятор. Ну, я так думал. А оказалось, здесь такое не практикуют: СИЗО — все-таки не тюрьма, хотя конкретно это заведение очень на нее похоже.

Мы остановились возле лестницы наверх. Постояли возле решетки. Клацнул замок. Мы поднялись. Опять решетка и замок. Дальше — длинный коридор, разделенный решетками на так называемые карманы, и одинаковые двери с раздаточными окошками. Смотришь на этот коридор — и тоска одолевает.

Гулкое эхо шагов. Скрежет замка. Скрип петель.

В третьем кармане мы остановились. Дверь открылась, и на меня дохнуло спертым воздухом, сигаретным дымом, настоявшимся потом, копченой колбасой. Взгляду открылась огромная длинная комната с двухъярусными кроватями, забитая постояльцами.