Несбывшаяся любовь императора

– Эсмеральда? Тише, смирно, место! Эсмеральда! Эсмеральда!

– Примечай, вот идет маленькая ведьма…

Среди расступившейся толпы появилась цыганка с тамбурином и цитрой. На ней был пунцовый шерстяной тюник[29], вышитый разноцветными шнурками. Из-под него виднелось золотистое платье с цветной отделкой, которая пенилась вокруг стройных ножек Эсмеральды. Пышные рукавчики подчеркивали изящество ее рук, красные сафьяновые полусапожки обливали тонкие щиколотки.

Костюм сидит как влитой, констатировали мужчины (бесподобная талия, грудь!), и идет Асенковой невероятно. Даже трудно выбрать, в чем она лучше выглядит: в мужском или женском наряде.

Дамы в зале не без ревности отметили, что Асенкова, конечно, обладает чисто актерским умением носить одежду так, словно в ней родилась.

Эсмеральда сделала реверанс императорской ложе, потом – собравшимся на сцене актерам и запела, наигрывая на своей цитре:

Где струятся ручьи

Вдоль лугов ароматных,

Где поют соловьи

На деревьях гранатных,

Где гитары звучат

За решеткой железной –

Мы в страну серенад

Полетим, мой любезный!

Оставив цитру, Эсмеральда подняла тамбурин и начала танцевать фанданго.

– Как хороша она! Божественное созданье! – воскликнул Феб, выражая таким образом мнение мужской части зрителей – и критиков, которые наутро разразятся хвалебными рецензиями.

– Хорошо сказано! – хлопнул в ладоши великий князь Михаил Павлович.

– И в самом деле она очень мила, – вежливо согласилась Александра Федоровна.

Николай Павлович снисходительно кивнул, вспомнив, как при дебюте своем Варя Асенкова глядела на него не отрываясь и именно для него вела свой первый монолог. Вот и сейчас такое впечатление, что она решила играть не на зрительный зал, а на императорскую ложу. Забавно все это выглядит, очень забавно!

А она просто ничего не могла с собой поделать. Ее, словно подсолнух к небесному светилу, притягивало к этой ложе. Она танцевала, пела, кокетничала, горевала, жалела бедного Квазимодо, любовалась Фебом – но играла лишь для него, для одного человека на свете! И только когда она с отвращением давала отпор похотливому Фролло, то не смотрела на ложу. Но стоило начаться ее объяснение с Фебом…

Знатоков и любителей романа Гюго – а таких в зале собралось немало – просто-таки корежило от стараний госпожи Бирх-Пфейер «причесать» пылкое творение знаменитого француза. Особенно когда распутный Феб вместо непристойного предложения Эсмеральды («Симиляр… Эсменанда… Простите, но у вас такое басурманское имя!») сделаться его любовницей и поселиться в «хорошенькой маленькой квартирке» говорит прилично и благопристойно:

– Я приехал сюда, чтобы вступить в службу герцога, и вдруг увидел тебя! Тогда я забыл все. Эсмеральда, мы убежим отсюда нынешней ночью. Я увезу тебя в Германию. Император принимает людей всех наций, можно служить с честью везде!

Эсмеральда радостно отвечала:

– Мне быть твоей женой, мне, бедной цыганке, бессемейной, без отца, без матери… Ах, если бы ты принял меня в служанки, я бы следовала за тобой на край земли – служила бы тебе, как верная собака, которая лижет ноги своего господина и – счастлива! И быть твоей женой, мой благородный, прекрасный рыцарь, мой защитник, мой супруг! Ах, вези меня туда…

Как дрожал голос Вари Асенковой при этих словах, как сияли ее глаза, как трепетало все ее существо, как любила она! Бедный Дюр – Феб, который стоял спиной к императорской ложе и прекрасно видел, куда смотрит Варя, едва за голову не схватился в смятении, потому что она вдруг оставила в покое причесанный монолог Бирх-Пфейер и выпалила те страстные слова, которые сам Гюго вложил в уста своей Эсмеральды в романе:

– Я буду твоей любовницей, твоей игрушкой, твоей забавой, всем, чем ты пожелаешь. Ведь я для того и создана. Пусть я буду опозорена, запятнана, унижена – что мне до этого? Зато я любима! Я буду самой гордой, самой счастливой из женщин!

Николай Павлович сидел прямо… У него и всегда-то была горделивая осанка, а теперь его развернутые плечи словно окаменели.

Он тоже отлично помнил роман Гюго и понимал, что актриса вдруг понесла отсебятину.

Да ведь она признается в любви! Публично признается в любви императору!

«Я буду твоей любовницей, твоей игрушкой, твоей забавой, всем, чем ты пожелаешь. Ведь я для того и создана…»

Что и говорить – sapienti sat… [30]

Ничего себе – восхищенное дитя!

– Очень мило, – натянуто выговорила Александра Федоровна, легонько похлопав ладонью о ладонь. – Право, очень мило!

Это стало сигналом к бурным аплодисментам, с которыми зал, до глубины души проникнувшись изображаемыми на сцене пылкими чувствами, несколько подзадержался.

Зрители, которые видели только то, что игралось актерами, остались в убеждении, что спектакль прошел на редкость хорошо. Те же, кто ловил мельчайшее движение императорской брови, мигом смекнули: ее величество недовольна – снова недовольна! – а его величество раздражен. Великий князь Михаил, как бы это выразиться… озадачен.