Несбывшаяся любовь императора

Это было в 1814 году. Звезда русского царя – победителя Наполеона – сверкала на европейском небосклоне так ярко, что, казалось, ничего более яркого и представить себе невозможно. И дело было не только в лаврах полководца. Он очаровал европейскую интеллигенцию не одним своим царственным благородством, но и умением вести беседу, поддержать самый тонкий и изощренно-остроумный разговор. Это был не только государь, но и блестящий мужчина. И ему старались подражать все, кто мог. Брат Константин Павлович доходил в этом подражании до смешного, он стремился копировать каждый жест императора. Но младший брат Николай отнюдь не страдал страстью к подражаниям! Он был совсем иным человеком – самостоятельным, с редкостным чувством собственного достоинства, которое проявлялось с самого юного возраста. Вряд ли это было предчувствие власти, ведь Александр был в полном здравии, за ним по старшинству следовал Константин – и все же Николай был воистину царственен, и это ощущал всякий, даже тот, кто смотрел на него с неприязнью.

Но нет никаких сомнений, что прусская принцесса Шарлотта смотрела на русского принца без всякой неприязни. Николай с молодых лет и на всю жизнь оставался одним из красивейших мужчин своего времени. Конечно, в ту пору, когда он встретился со своей невестой, он еще не отличался той могучей статью, какая у него появилась потом. Он был очень худощав, а оттого казался еще выше ростом. Облик его и черты лица еще не имели той законченной красоты, которая потом заставляла сравнивать его с олимпийцем, Юпитером, персонажем античных камей и богом солнца. Однако черты эти были удивительно правильными, лицо – открытым, с твердо обрисованными бровями, прекрасным профилем, небольшим ртом и точеным волевым подбородком. Это был необыкновенно красивый юноша, высокого роста и прямой, как сосна. Английские леди, налюбовавшиеся им во время его визита в Англию в 1814 году, наперебой утверждали, что со временем Николай будет красивейшим мужчиной в Европе (и эти пророчества сбылись!).

При всем этом осанка и манеры его были свободными, он любил посмеяться – и легко очаровал прусскую королевну.

Шарлотта была счастлива назваться невестой этого красавца и с нетерпением ждала того дня, когда окажется в Петербурге и станет его женой. Прибыла она в Россию в июне 1817 года, и жених встретил ее у пограничного шлагбаума, с обнаженной шпагой, во главе войска. Кто-то видел в этом просто исполнение ритуала, однако Шарлотта предпочитала видеть то нетерпение, которое влекло к ней влюбленного Николая и которое лишало его сил ожидать ее в Санкт-Петербурге.

Первое впечатление ее о России, об императорском дворе было враз и радостным, и пугающим. С одной стороны, все ласкали ее. С другой стороны, она побаивалась и величественную вдовствующую императрицу Марью Федоровну, и государыню Елизавету Алексеевну, жену Александра, о скандальной славе которой была уже осведомлена…[33]

Несколько смутило Шарлотту появление некоей госпожи Екатерины Нелидовой, о которой было известно, что она была фавориткой покойного императора Павла, но при этом пользуется горячим расположением вдовствующей императрицы, будущей свекрови Шарлотты. Смущаясь перед этой некрасивой и уже очень немолодой женщиной, Шарлотта и вообразить не могла, что эта фамилия, принадлежавшая, казалось, сугубо прошлому, отзовется в будущем и причинит ей немало страданий.

Но сейчас думать о страданиях казалось просто кощунственно. Все с восторгом смотрели на молоденькую невесту – и охотно извинили ей маленькую оплошность, происшедшую, впрочем, не по ее вине. Гостья не переоделась к обеду, потому что фургоны с ее багажом еще не прибыли. А впрочем, она была прелестна и в своем закрытом белом платье из гроденапля, отделанном блондами, в хорошенькой маленькой шляпке из белого крепа с султаном из перьев марабу. Это была новейшая парижская мода, и дамы сумели ее оценить. Кавалеров в больший восторг привела изумительная талия принцессы, ее крошечная изящная ножка, легкость ее походки. Именно тогда Николай и назвал ее в первый раз маленькой птичкой.

Впрочем, вскоре она перещеголяла остальных дам роскошью нарядов. Особенно в день своей свадьбы, которая состоялась 1 июля. Чудилось, бриллианты – бесчисленное множество крупных коронных украшений, под тяжестью которых она была едва жива! – сверкали на ней ярче, чем на других. Может быть, оттого, что она надела их в России впервые в жизни: в Берлине прусский король воспитывал дочерей с редкой простотой. И, само собой, им не позволяли румяниться: это было тоже открытием новой жизни. Румяна оказались Шарлотте весьма к лицу. Словно в память о прошлой, скромной жизни, с которой она теперь прощалась навеки, Шарлотта приколола к поясу белую розу.