Несбывшаяся весна

Тут она все же покривила душой. На самом деле Полякова она видела не дважды в жизни, а четырежды. Первая встреча произошла примерно за четыре года до ее прихода в военкомат и была случайной и странной. Ольга никак не могла забыть ту девушку, которую на ее глазах убил Верин. Не могла забыть, что она говорила. Ничего не понимала, ничего толком не знала, но осталось ощущение, будто та девушка спасла ее от смерти… или даже, может быть, от чего-то более страшного, чем смерть. Весь другой день после того трагического случая Ольга трусливо просидела дома, а потом не выдержала. Ей все казалось, будто она что-то должна сделать для той девушки, вернее, для ее памяти. В конце концов она отломила три веточки герани (это были любимые мамины цветы, особенно красные, но, как только ее арестовали, красные герани вдруг почти все погибли, словно почуяли беду, и тогда тетя Люба развела белые и розовые, которые не бог весть как прижились, но все же худо-бедно цвели) и, накинув куртку, спустилась во двор и зашла в подворотню. Там стоял какой-то краском [5] , держа в руках фуражку, и смотрел именно на ту стену, под которой позавчера лежала убитая девушка и около которой Ольга хотела оставить свои герани. Услышав Ольгины шаги, командир взглянул на нее черными глазами, которые казались еще больше оттого, что были окружены темными тенями, но, такое впечатление, даже не заметил. Положить при нем цветы было совершенно невозможно, и Ольга сделала вид, будто ей нужно просто пройти на площадь Минина. Почему-то она не скоро решила вернуться домой и принялась ходить мимо кремля и по набережной. Бедные гераньки обтрепало ветром, и Ольга в конце концов их выбросила, а заодно попыталась выбросить из памяти всю ту страшную историю вместе с сегодняшним командиром.

В общем-то, ей это почти удалось. Лишь смутное воспоминание мелькнуло, когда она пришла в военкомат и встретила там Полякова. «Где-то я его видела…» Ну, еще он присутствовал на допросе свидетелей, когда расследовалось дело Верина. Правда, держался молча, Ольга его едва заметила. Потом был тот кошмар в Кузнечной пристани. Однако вспомнила она о первой встрече с Поляковым не там, а гораздо позднее, совершенно случайно – в один апрельский день, проходя через подворотню. Взглянула на стену, к которой ее притиснул Верин и под которой лежала потом незнакомая девушка, – и в памяти всплыло лицо командира с черными глазами. И будто ударило ее: «Да ведь это был Поляков!» С тех пор пять лет прошло. Ну и ну, когда вспомнилось! А к чему? Зачем ей вообще о нем вспоминать?

– Да-а? Значит, у вас ничего нет? – разочарованно протянула Зоя. – А он так на тебя смотрел… я думала, тут целый роман.

– Да ты в уме, подруга? – зло прищурилась Ольга. – Какой у меня может быть роман с энкавэдэшником? У меня мать в лагере, знаешь небось…

– Ах да, я и забыла, – мигом увяла Зоя. – Ну ладно, вот ваша кровь, забирай, только распишись, не забудь.

– Не забуду.

Ольга поставила подпись в журнале выдачи и подошла к деревянному прямоугольному ящику с ручкой наверху. Ящик был старый, заслуженный, когда-то покрашенный в бледно-зеленый цвет, но теперь порядком облезший. Красные кресты на боках тоже облупились. Ольга постояла над ним, примеряясь, как бы поудобней взять. Ящик-то тяжелый…

– А шофер твой где? – спросила Зоя.

– Да где ему быть, в машине небось сидит, спит, как всегда.

– Погоди, не неси, давай я его сбегаю позову. Куда ж такую тяжесть поднимать? Пупок развяжется, рожать потом не будешь!

– Да ладно, ничего особенного, – усмехнулась Ольга, поднимая ящик.

Тяжеленный он был, конечно, девушку аж набок повело, но разве можно было сравнить эту тяжесть с тяжестью безжизненного, обессиленного человеческого тела, которое надо переложить с каталки на операционный стол или на кровать, а то и на носилки, и потом тащить носилки по госпитальным коридорам и лестницам в бомбоубежище? А уж по сравнению с носилками с землей, которые приходилось ворочать в Кузнечной пристани, облезлый зеленый ящик – вообще перышко!

Она вышла в коридор, но задела углом ящика о косяк и чуть не уронила его. В то же мгновение кто-то перехватил ее ношу, и Ольга увидела, что ящик держит Поляков: держит правой рукой, по-прежнему неловко сгибая левую и прижимая ее к груди.

– Вы с ума сошли, – сказал он холодно, – такие сундуки таскать. Это и мужчине-то тяжело, а уж вам…

Наверное, ему и в самом деле тяжело: вон какой бледный. Ну да, у него же только что кровь взяли. И он такой худой! Щеки запали, под глазами синяки… Устал? Питается плохо? Ну уж нет, у них на Воробьевке, наверное, паек получше, чем даже первой категории, не говоря уже о второй!

– Не надо, – забормотала Ольга, цепляясь за ящик. – Не надо, я вас прошу, я сама.

– Не мешайте, – процедил Поляков сквозь зубы. – Отцепитесь, с вашим сундуком я как-нибудь справлюсь, но вас вместе с ним нести вряд ли смогу. Показывайте, куда идти!