Несчастливое имя. Фёдор Алексеевич

Наконец-то полковник Косагов Григорий Иванович остался без надсмотра. Он вновь собрал круг, который и порешил выдвинуть казаков вперёд, ближе к Крыму. Общий сбор дал десять тысяч двести сабель. Призванные яицкие казаки привели ещё три тысячи, да прибывшие полторы тысячи городецких дали под руку Косагова пятнадцать тысяч казаков. Высвободившихся солдат и стрельцов Косагов отправил с инженер-майором Фальком к Изюму, который уже в начале апреля начал возводить изюмскую линию укреплений. А казачество, выдвинувшись на полсотни вёрст, провело прямую границу с Крымом, между Черкассами и Запорожской Сечей, начав ставить городки.

Татары вначале посмеялись над этим. Крымский хан послал восемнадцатитысячный отряд пожечь их. Но Косагов, зажав тот отряд между балок, нанёс такой удар, что в Крым вернулось меньше половины. За ту победу Косагову пожаловали чин генерал-майора. Его имя росло и как военачальника, и как строителя военных укреплений. Войсковой атаман Михаил Самаренин, смелый в бою, но не любивший командовать, почти полностью передал власть над казачеством Косагову, и пятнадцатитысячный казачий корпус метался по степи, наводя ужас на татар и малочисленные гарнизоны турецких крепостей, одну из которых он сжёг до основания.

Царица Наталья Кирилловна проснулась рано. Забота о трёх царёвых детях осталась единственной её обязанностью в доме Романовых. Петруша, её любовь, был последней её надеждой, к нему она больше всего тянулась.

Братья Натальи жили тут же, но в последнее время они старались в роскошных кафтанах не ходить, на угорских иноходцах не ездить. При большой должности главы Казённого приказа остался лишь отец их, боярин Кирилл Полуэктович Нарышкин. Он присутствовал в царицыных покоях, тут же был и боярин Артамон Матвеев, которого смерть отца немного вышибла из седла, и стольник Семён Алмазов.

Царица подошла к Артамону Матвееву:

— Намедни заходил Иван Милославский, говорил, тесно, мол, в тереме государю, расстраиватьси собираетси.

Спрашивал, не собираюсь ли отъехать в Преображенское, штобы строительство не докучало нам.

Матвеев замотал головой:

   — Нельзя сейчас из Кремля уезжати, совсем от дел отрешат, да и в Преображенском охраны мало, Милославские и на жизнь покуситьси могут.

Наталья Кирилловна схватилась за сердце.

Находившийся за дверью царевич Пётр всё слышал. Он рванулся к выходу из покоев. Не успела мамка остановить ребёнка, как тот уже бежал знакомыми переходами на половину царя Фёдора.

Резвый мальчик, царевич и раньше, бывало, появлялся один везде во дворце, заглядывал и к брату спросить о здоровье от имени своего и царицы Наталии Кирилловны, выпросить гостинцев. Теперь тоже никто не обратил внимания на Петра, когда тот появился в царских покоях.

Здесь стольник объявил, что государь ещё на совете в Грановитой палате с ближними боярами.

Царевич, не дослушав, поспешил дальше. Стрельцы и боярские дети были удивлены появлением младшего царевича у дверей палаты, но остановить его не посмели, полагая, что без царского зова он не явился бы на совет бояр. Лишь полковник барон Брюс попытался его остановить:

   — Царевич, подожди, неладно так-то, на совет на боярский без докладу.

   — Чего неладно? Я же поклонитьси желаю государю-брату моему, царю Фёдору Алексеевичу. Не зрил его давно. — И с этими словами перешагнул порог.

Степенно подошёл царевич к ступеням, на которых стоял трон, охраняемый по бокам двумя золочёными львами, по образу византийских престолов василевсов.

Как и все думные бояре, царь Фёдор был удивлён появлением брата, но сейчас же ласково закивал головой в ответ на чинный глубокий поклон царевича, поднялся с места и поцеловал его в лоб и в лицо, пока Пётр, по обычаю, приложился к руке царской.

   — Што, али ты явилси с чем-либо на совет наш на царский? Просить, что ли, хочешь о чём?

И, снова усевшись на трон, царь Фёдор поставил перед собою брата, словно невольно залюбовавшись смущённым, почти пунцовым от волнения личиком царевича.

Смелость, с какой Пётр явился сюда, вдруг покинула его. Он молчал, не зная, с чего начать. Мял в руках край своего кафтанчика и кусал пухлые губки красиво очерченного рта, чтобы не расплакаться громко. Тут же сидели почти все те, на кого царевич хотел принести жалобу брату: боярин Богдан Хитрово, Иван Милославский, Василий Волынский.

Четырёхлетний Пётр и не думал жаловаться заглазно, а хотел, сознавая свою правоту, стать на защиту горячо любимой матушки. Но выступить хотя бы и с таким большим делом при седобородых и седовласых боярах, таких важных, строго на него смотрящих, не мог. Он понимал, что стоит ему заговорить, вместе со словами вырвутся из груди непрошеные слёзы. И, крепко сжав губы, он продолжал молчать.

   — Ну, што же ты, Петруша? Али забыл, с чем шёл? Забоялся при всех. Ладно. Ступай теперя. Ко мене позднее приходи, там потолкуем.

Ласковое предположение, что он забоялся, словно укололо царевича. Способность говорить сразу вернулась к нему.

   — Брат-государь, ты любишь меня?

Фёдор аж вздрогнул:

   — С чего ты решил задать такой вопрос?