Несчастливое имя. Фёдор Алексеевич

Государь Фёдор Алексеевич в одном домашнем платье был в своих покоях, отдыхая от частых заседаний думы, проку от которой было мало. Между Фёдором и подданными появилась какая-то невидимая преграда. Тётка Татьяна, сестра Софья и дядька князь Иван Михайлович Милославский постепенно отваживали остальную родню царского дома от нового царя, ставя их в один ряд с остальными знатными родами. Но сегодня царь сам пожелал говорить с боярином князем Воротынским. Князь явился, облачённый в парадные одежды, чего ранее не делал. Фёдор встал ему навстречу:

   — Здравствуй, дядюшка.

Боярин отвечал с поклоном:

   — Здравствуй и славься в веках, великий государь.

   — Ранее ты называл мене Федюшкой, и мы были сотоварищи и не имели друг от друга тайн.

   — Смею ли я называть государя Федюшкой?

   — Тридцать поколений русских князей, восемь из которых государи. Мать твоя из рода Романовых, рази мы с тобой не родня?

Крупный Воротынский распрямился:

   — Не пойму я, Федюшка, то ли ты сам усё творишь по юному недомыслию, то ли Ванька Милославский лепит из тебе чего захочет.

   — О чема ты?

   — Я, можа, и не семи пядей во лбу, но Ваське Голицыну не в жись войска бы не доверил. — Помолчав, добавил: — Блуду сестры потворствуешь.

   — Ну, дядюшка, не тебе о блуде говорити. Жена твоя княгинюшка Настасья Львовна тётушке царевне Татьяне Михайловне плакалась, што ты спуталси с холопкой чуть ли не отроческого возраста, а тебе седьмой десяток идёт.

   — Я тем царской чести не позорил. И коли не могу войском управляти, не рвусь.

   — Што отличает и выделяет благородного от чёрного люда? То, што он может сдержати свои желания и, як грязный холоп, от одной гулящей жёнки к другой шлятьси не будет.

   — Я с женой, хоть и не по воле и любви оженен, жил в чести, трёх детей нажил, правда, Бог одну дочь прибрал, а ныне с женой пятый год не живу, а Дуня мене перед смертью Богом послана, а то, што ей лишь семнадцатый годок пошёл, то на мене останетси. Её увижу — и жить хочетси. Дай хоть на старости радость утех поиметь.

Фёдору неожиданно стало стыдно, ему ли, пятнадцатилетнему, учить пожилого князя.

   — Я ли тебе супротивлю, дядюшка. Если обидел, извини. За то проси чего хочешь.

   — Пошли князя Микитку Вяземского воеводой в Вологду али Каширу.

   — То содею.

   — И перед венчанием на царство съездим к Неплюеву, попаримси.

   — Съездим, обязательно съездим. Охрану сам мене подберёшь. А на венчании вместе с царевичем Сибирским царские регалии держати будешь, венец, державу и скипетр, до возложения.

   — Ту великую честь справлю сполна.

Царь с князем расцеловались, и Воротынский покинул покои с облегчённой душой.

Степи, пахнущие полынью, ветер, смешивающий этот запах с запахами разнотравья и дурманящий этим запахом любого всадника, сюда заехавшего. А раздолье такое, что дух захватывает.

Стан Косагова был у Вороньей балки, куда вновь одна за другой подтягивались казачьи сотни, собирая пятнадцать тысяч в единый кулак. Сюда же в стан Косагова и прибыл Сенька Стрельцов с письмом от Матвеева, отданного ему Андреем Алмазовым.

Григорий Иванович сразу вскрыл грамоту. Матвеев писал:

«Энтим летом турки не смогут прислати подмогу До рошенко, ибо никак не совладают с Польшей, с того за ставят татар послати вспомогательный отряд. И, по моим сведениям, тот отряд уже собираетси. О том.

Григорий Иванович, я с думой не советовалси и до думы не довёл, ибо заставят тебе опять оттянутьси назад, а городки, што ты строил, пожечь и побросать. А то — урон большой. Тебе надобно тот отряд татарский подстеречь и сколько будет возможности нанести ему урон, штобы он к Дорошенку не прошёл. А коли побьёшь тот отряд татарский, можешь идить сразу к Чигирину. Друг и радетель твой Артамон Матвеев».

Чуть ниже было приписано:

«Человека, што грамотку привезёт, оставь при себе».

Косагов, подняв глаза от письма, посмотрел на Сеньку, который был почти вдвое выше его:

   — Иди в стан, обустраивайси.

Когда Сенька вышел из шатра, его поразил вид двух пьяных юных казачков, без дела шатающихся по стану, и он обратился к тут же стоящему сотнику:

   — Поштой-то они в походе так укушались?

   — А на Дону все болезни водкой лечат. Они с утра животами маялись, вот их сотник има и дозволил. А много ль им надо, сопляки ещё. Вона тот, с калмыцкой рожей, Афонька Разин, пасынок Степана Тимофеевича.

В это время в сторону шатра Косагова шёл атаман Фрол Минаев. Пьяный Афонька встретился с ним глазами и неожиданно закричал: