Несчастливое имя. Фёдор Алексеевич

   — Сильно много власти переложено на князя Милославского.

   — Но ведь он родня моей матери.

   — Об этом, думаю, знает каждый нищий на паперти.

   — На кого же мене оперетси, аки не на родню?

   — На людей, верно тебе служащих, заботящихся не только о себе, но и о выгоде государства.

Фёдор задумался. Брюс сидел молча, стараясь не мешать. Наконец царь посмотрел в глаза барону:

   — Твои предки забыли о родне и потеряли Шкодское королевство.

   — Шотландия в те времена была как необъезженная лошадь: кто не усидел, тот и вылетел из седла.

Царь хотел ещё спросить, но карета уже подъехала к красному крыльцу. К ней поспешили Богдан Хитрово и Никита Одоевский. Опершись на посох, Фёдор Алексеевич проследовал в покои, свита — за ним.

Брюс, вышедший из кареты следом за царём, столкнулся нос к носу с Милославским.

   — Ты бы, немчура, не в свои дела не совалси, а то шея перетрётся, — тихо произнёс боярин и последовал за царём.

Пришедший 1677 год принёс неожиданные вести. Посол Руси в Польше Василий Тяпкин писал, что султан Турции Мухамед Четвёртый объявил Юрия Хмельницкого[147] гетманом Правобережной Украины. Сын Богдана Хмельницкого, воссоединившего Украину с Россией, полагал, что он так же, как и отец, ненавидит поляков. Однако в 1660 году он неожиданно перешёл на сторону Польши, заключив Слободищевский трактат, чем разделил Украину на Левобережную и Правобережную, став гетманом последней. Не выдержав затяжной войны, через три года, в 1663 году, он передал гетманскую булаву полковнику Тетере-Мережковскому, бежал в Константинополь и постригся в монахи. Теперь, на семнадцатом году размежевания Украины, султан извлёк Юрия из тюрьмы, куда он был посажен год назад, и вновь объявил его гетманом. Бывший в Стамбуле посол Дорошенко, полковник Евстафий Гоголь присягнул Юрию Хмельницкому, а из пленённых турками казаков набрали полторы сотни добровольцев. Более никто под руку Юрия не спешил.

Весть об этом втихую достигла Москвы и уж оттуда была доставлена в Курск. Привезли её назначенный комендантом Чигирина генерал-майор Афанасий Трауэрнихт и сотник Андрей Алмазов. Григорий Григорьевич Ромодановский-Стародубский рвал и метал, расхаживая в домашнем платье из угла в угол.

   — Подготовить Киев к обороне. Энто бред. Перебрасывать армию на такое расстояние без больших обозов Ибрагим-паша не будет. Чигирин — вота куды они ударят. Тимофей пишет, што к Дунаю стягиваютси силы янычар, которых, по его сведениям, будет около шестидесяти двух тысяч. С крымскими татарами Селим-Гирея — это восьмидесятитысячная армия. И весь удар будет нацелен на тебя, Афанасий, а у тебя будет лишь четыре полка, энто усё, што я могу тебе дать, да тысячи три казаков тебе даст Самойлович.

   — Энтих сил маловато, вельможный князь.

   — Афанасий, ты принял православие, и я доверяю тебе. До весны далеко. Возвращайси в Москву, проси у царя и думы пороху, ядер, ручных гранат, солдат, стрельцов, чёрта лысого... Если я обращусь к думе, где сейчас усё решает Милославский, мене, аки другу Матвеева, откажут, даже если я тута пол-Украины потеряю. Ты же свободен, твои руки развязаны, проси, требуй. Можешь даже пожаловатьси на меня, энто поможет тебе. Главное — не отступай.

Афанасий развёл руками:

   — Пошто же я приезжал?

   — Увидети усё своими глазами. — Воевода поднялся и чуть не сплюнул на чистый пол. — Ладно, иди отдыхай, покой для тебе приготовили.

Трауэрнихт ушёл, оставив Ромодановского наедине с Алмазовым.

   — Ну, Андрюшка, поведай мене, што творитси, што деетси?

Андрей пересел подальше от двери.

   — Артамон Матвеев на дороге в Пустозерск. Нарышкиных от должности отстранили, князь Пётр Долгоруков по велению царя в разъездах. Не могу поняти, почему Ваську Тяпкина до сих пор с Польши не отозвали.

   — Милославский в посольских делах ни рылом ни ухом, вот и не лезет, штобы не сделати хужее. И так усё трещит по швам.

Андрей окинул взглядом бедную обстановку воеводского дома.

   — Небольшую часть денег, што оставил Артамон Сергеевич, использовал на мзду сотнику, который в Пустозерск его везёт, штоб лучше кормил и не зверствовал.

   — То добро. Кабы я сыну Андрею хоть мог бы што-нито переслати в Крым, ведь умучают голодом, ироды басурманские.

Сенная девка принесла закусок Андрею с дороги.

   — Дела наши неказисты, — продолжал воевода. — Я войско по осени распустил на кормление, пока теперь соберу. В оставшихся солдатских полках голод, так што извини, без разносолов. Ранее хоть из моих деревенек еду доставляли. А ныне приказчик отписал, што народ бежит, податей много, што ни содей, усё себе в убыток. Помню, твой отец свёл мене с Артамоном Матвеевым. Ни хто и предположити не мог тогда, што он станет ближним боярином. А теперича усё рухнуло. Единственное успокоение, што князь Юрий Алексеевич Долгоруков, заменивший мене на Стрелецком приказе, заботитси о солдатских полках нового вида. Половину мы и стянем сюды, к Курску, если царь и дума решат ответить на просьбу Трауернихта. Главное, штобы Долгорукие не оказались в энтот день в думе. И здеся должен постаратси ты.

Андрей вскинулся: