Несчастливое имя. Фёдор Алексеевич

«По велению государя, царя и великого князя всея Великая, и Малая, и Белая Руси, и царя Казанского, Астраханского и Сибирского и многое другое прочее, повелеваем воеводе боярину князю Григорию Григорьевичу Ромодановскому-Стародубскому сполнить волю в точности, ибо государь в совете с боярами Богданом Хитрово, князем Иваном Милославским, Родионом Стрешневым, князем Василием Голицыным и Василием Волынским порешили, что русскому воинству будет не под силу стояти противу двухсоттысячной армии Порты Турецкой, камнем преткновения между которой и Русью являетси крепость Чигирин. С того повелеваем: гарнизон вывести вместе с горожанами, ту крепость срыть, башни все взорвать, всё, што горит, сжечь и отступить за Днепр с меньшим уроном. По прочтении, грамоту сжечь».

Андрей уставился на Ромодановского:

   — Мы правда не можем отбить турок?

Ромодановский вскочил с места:

   — Чушь, я могу так трахнуть турок, што они будут бежать аж до Стамбула, но ты отлично понимаешь, што если я не выполню волю государя, Милославские обвинят меня в заговоре, и самое малое, што мене грозит, энто воеводство в Сибири. Крымский хан хочет содрать шкуру с моего сына, а Милославские с меня. Не сдам Чигирин, они меня свалят, аки противника воле государя, а если сдам, потеряю власть над войском, все будут считать меня изменником. Они уже сейчас говорят, што я постарел и стал трусом, ни на што не гожусь, мене пора на покой.

Ромодановский схватился за голову, ходя из угла в угол.

   — Всё рассчитали, ни людей, ни городов не жалко. Лишь бы меня свалити.

Князь остановился и посмотрел на Андрея:

   — Я знаю, ты приехал, штобы участвовать в большом сражении, но его не будет. Послезавтра я выступаю к Чигирину, но только штобы вывести гарнизон. Для видимости я дам два-три крупных сражения, а затем сожгу город. Войско отступать не хочет, не зря я их подготавливал двадцать лет. При отступлении наверняка начнутся беспорядки, и в энтой сумятице погибнет ещё больше народу. Я ничего поделать с энтим не могу, ибо клялся в верности ещё деду нынешнего государя, и через ту клятву не переступлю, хотя знаю, што ты мени осуждаешь. Я напишу письмо князю Воротынскому, энто последний, с кем я могу поделиться, и ты его отвезёшь. Лишь вы двое будете знать, што произошло.

Ромодановский тут же написал грамоту и под вечер двадцать девятого июля Андрей Алмазов отправился в Москву. А через день, тридцать первого июля, как и сказал воевода, войско двинулось к Чигирину.

Однако всё получилось не так, как приказывали из Москвы, и не так, как думал Ромодановский. Длительная борьба за Чигирин завершилась во второй половине августа.

Весь день пятнадцатого турки палили из пушек по русскому лагерю, как будто за один день хотели расстрелять весь свой пороховой запас. К полудню русские не выдержали и тоже стали отвечать из всех орудий. Стрельба с обеих сторон продолжалась до ночи без перерыва. А ночью привели пленённого турка, который поведал, что большая часть вспомогательного отряда перешла на русскую сторону, а валашский и албанский вспомогательные отряды разбежались, что крымский хан потерял большую и лучшую половину своего воинства и просит, чтобы его отпустили разграбить Корсунь и Немиров, иначе ему не с чем будет возвращаться домой.

Это известие так сильно повлияло на солдат, что с утра шестнадцатого отряды добровольцев начали в разных местах атаковать турок. Такие небольшие бои продолжались три дня. Наконец девятнадцатого августа воевода Григорий Ромодановский решил атаковать неприятеля. Вся русская армия вышла за линию укреплений. Турки и татары вышли им навстречу. До полудня полки сходились, то отступая, то вновь наступая. После полудня турки укрылись в своём лагере и встретили русских шквальным огнём. Две атаки ничего не дали. С ходу приступить к турецкому лагерю было невозможно, требовалось подтянуть артиллерию, пробить бреши в полевых укреплениях противника. Русские протрубили отбой. Полки вернулись в лагерь. Весь вечер готовили орудия в выдвижению в поле, ближе к турецким укреплениям.