Несчастливое имя. Фёдор Алексеевич

Под вечер в доме воеводы накрытли богатый стол, на котором основным блюдом были жареные гуси, на следующий день Ромодановский и Алмазов уехали в Москву.

А в Москве пиры не прекращались: то именины, то вославление. Тридцатого мая царь давал пир у вдовой царицы Натальи Кирилловны по случаю девятилетия царевича Петра. Был почти весь двор, несмотря на начавшийся пост. Девятого июня царь отмечал своё двадцатилетие. Роскоши не было предела. В стрелецких полках выдали новые кафтаны. Придворные являлись лишь в парадных одеяниях, парче и бархате. По всему Кремлю стояли кадки с цветущими пионами размером с человеческую голову. Богомаз Салтанов написал к торжеству большую порсуну в человеческий рост, на которой были изображены три царя: Михаил Фёдорович, Алексей Михайлович и Фёдор Алексеевич, стоявшие рядом и держащие друг друга за руки.

Бояре с ближних больших воеводств были призваны в столицу на царёво двадцатилетие. Пожаловали и старики, ушедшие с царёвой службы. За пиршеские столы пригласили и послов, тех, что находились в Москве.

На пиру присутствовала и царица Агафья Семёновна, которая и просмотрела сама список всех яств, что должны были выставляться на пиру. Их было великое множество. Столы прогибались под золотой и серебряной посудой. Некоторые блюда из-за тяжести вносили трое-четверо чашников.

Государь Фёдор Алексеевич был счастлив как никогда и весь светился и сиял. Государыня в расшитых жемчугом одеяниях восседала рядом. Он гордился её красотой и ещё больше её беременностью, которую, нарушая традицию, не скрывали от посторонних. Раньше о ней молчали до самых родов, боясь сглаза. Фёдор старался во всём угодить жене, сам подливал соки, подкладывал кусочки варёной рыбы.

На государе были злачёные новые бармы, расшитые крупными рубинами, на голове — малый венец, а на рукавах из красного атласа, вышитых золотой нитью, возле кисти по пять изумрудов чистой воды, также обшитых жемчугом.

Послы были поражены величиной и чистотой камней, а русские бояре — присутствием женщин на пиру, ибо по воле государя и государыни двор царицы присутствовал весь. Многие бояре и окольничие обнаружили собственных жён напротив себя, чего не было со времён первых годов правления царя Михаила Фёдоровича, что и тогда у многих бояр вызывало недовольство.

Пир вёл старый дворецкий, боярин Богдан Матвеевич Хитрово, вернувший себе доверие государя. На ближнем месте сидел Иван Михайлович Милославский, как будто бы выжидающий чего-то, ждущий нового взлёта. Единственный сохранивший ему верность в дружбе Василий Голицын сидел рядом. Одоевские, Волынский, Долгоруковы теперь более посматривали в сторону Григория Григорьевича Ромодановского-Стародубского. Его нынче государь жаловал сверх меры.

А в пиршескую палату для боярынь царицыного двора чашники тем временем внесли вишнёвые и малиновые наливни и перед боярынями поставили кубки серебряные и злачёные, словно перед мужами думными и радетельными. Всё вразрез обычаям. Поди скажи о том государю, в немилость попадёшь. Милославский — родня, а и его не миновал государев гнев.

В два часа по полудню сорок пушек двадцатью залпами оповестили Первопрестольную и Белокаменную о двадцатилетии государя. И вновь, как всегда, народ осыпали мелкой монетой и пряниками, а на площади выкатили бочки с брагами, винами, медовухами и водками. Государство, впервые с 1604 года ни с кем не воевавшее, праздновало вовсю. Даже монастыри, нарушая пост, выставили в этот день бражное своим крепостным, а в толпах гуляющих встречались бродячие монахи и священники, но никто на это не обращал внимания.

После залпа пушек в Кремль, в пиршескую палату внесли двадцать быков, зажаренных целиком. Съесть такую гору мяса было просто невозможно. Многие послы давно переели, а боярин Иван Максимович Языков всё потчевал их. Патриарх Иоаким в праздничных одеяниях, при двух золотых крестах, перебрав забористой настойки, что-то доказывал митрополиту Иоанну Ростовскому. Государь невзначай прислушался к их разговору: