Несчастливое имя. Фёдор Алексеевич

Малороссия после смерти Богдана Хмельницкого[113] распалась на Правобережную и Левобережную, где рады избирали отдельных гетманов. Кроме того, в той небольшой части Украины, где ещё стояли польские гарнизоны, король назначал своего гетмана. Запорожье, жившее своей отдельной вольной жизнью, избирало кошевого атамана, готового в любое мгновение взять гетманскую булаву. Права этих четырёх владык мало чем сдерживались, а их объединение могло повлечь за собой непредсказуемые события.

   — Давай реки обо всёма по порядку, — медленно произнёс Артамон, смотря на гостя.

   — Мой хлопчик донёс, шо к гетману Дорошенко в Чигирин прибыли гетман Ханенко и атаман Сирко. В тот же день под закат туды ж явился братко гетмана Демки Многогрешного — Васька. Мыслю, хочет Дорошенко остальных гетманов под свою волю взяти, а они не противу и готовы пойтить за ним.

   — Богдан Хмельницкий всей Украиной володел, но не мог противу Польши один устояти, а Дорошенко поляков сам не очень-то любит, на кого ж он обопрётся?

   — На турского султана, — раздался звонкий голос сзади. Матвеев резко обернулся. В дверях стояли Семён и Андрей Алмазовы. — Дорошенко признал себе слугою султанским, и наибольший басурман готовит войско к войне.

   — Во, то новость так новость, — озадаченно произнёс глава Посольского приказа.

Андрей Алмазов подошёл ближе:

   — Вот си грамоты шлёт Тимофей Чудовский. В их усё обсказано.

Матвеев протянул руки и забрал три грамоты.

   — То дело великое, надоть с государем и боярами обговорити, — медленно произнёс Матвеев, затем поднял глаза: — Вы, братья, батюшку протопопа ко себе во дом заберите. Пущай на Москве пока поживёт. А с деньгами за товары, Андрюшка, мы с тобою опосля разберемси.

Адамович поклонился и вместе с Алмазовыми выпел из светлицы. Братья шли обнявшись. Семён радовался возвращению брата. Адамович поспешал за ними.

   — Слышь, а зазноба-то ентова, хамовническая, опяти с мужаком своим сошласи. Говорят, жавут мирно, душа в душу, ён пити перестал, — как бы невзначай сказал старший.

   — Да то не можа быти, — ошалело выпалил Андрей.

   — Во, истинный крест.

Семён истово перекрестился. Андрей понуро опустил голову. Радость от возвращения, от встречи с братом улетучилась. Что-то больно защемило в груди.

   — У, чёрт, када ж будет так, штоб радость ништо не спортило.

Матвеев и Семён Алмазов постоянно пропадали в Посольском приказе. В эти дни дума собиралась почти каждый день. Савелия Сивого послали в одну из деревень хозяина, поторопить со съестными припасами. Ермилов с рейтарами сопровождал пойманного Стеньку. Все будто забыли об Андрее Алмазове. Пользуясь бездельем, он торчал в своей лавке, помогая приказчику торговать сукном.

Улица была забита народом. Отовсюду раздавались крики продавцов, и чем хуже был товар, тем сильнее надрывался его владелец, цветистыми выражениями заманивая покупателей, платки, кафтаны и сарафаны пестрели в толпе, сливаясь в уставших глазах. И вдруг Андрей почувствовал устремлённый на него взгляд. Да, это были те глаза, которые он так любил и ненавидел. Алёна стояла на противоположной стороне улицы и призывно смотрела на него. Он подался назад, вглубь лавки, словно стараясь скрыться в тени, но в то же время не отводя глаза от неё. Её взгляд излучал тоску. Пересилив себя, Алёна направилась к лавке. Андрей неожиданно для себя весь сжался.

   — Только б ента сука не взошла сюды, а то не сдержусь и сверну её шею, — змеиным шёпотом прошипел он, но дверь уже открылась, и на пороге появилась Алёна, бледная, с потухшим взглядом, но своя, родная, аж завыть захотелось. Одетая в тот расписной сарафан, что он ей подарил. В кафтане приказчика рядом с ней он выглядел блекло.

   — Чаво изволите, барышня? — со злой ухмылкой произнёс Андрей, притворно кланяясь.

   — Енто ты, боярин, чай, дворянский сын, а я — дочь посадская, — обречённо выдавила Алёна.

   — Сказал бы, чья ты дочь, — озлобленно рявкнул Андрей.

   — Што мне оставалось делати. Ты пропал, ни слуху ни духу, а он — муж венчанный.

   — Так еди к нему, зачема ко мне пришла. Али думаешь, сукно твоё по достойной цене перестанем брати? Не боись, сколько ни принесёшь, приказчик мой скупит. Пропал, говоришь, так я царёв человек, куды пошлёт, туды и еду. Не столь долгонько отсутствовал, штобы позабыть-то. Денег у тебе при нормальной-то жизни почитай годика на два хватило б. А я, дурак, в Туретчине ни на ку стерву и глаз не помышлял. Ну, так дураку — дураково.

   — Ты ж ведь со женой живёшь, и ничаво, душу свою не грызёшь.

   — Я, можа, не особливо какой дворянин, но мужик русской. Ванька Евстафьев вона свою жану под других ложит и за то деньги берёт. Я так не могу. Што моё, то моё, остальное царское. Есля ты моя, так моя, а есля мужня, значима, мужня. Если захочешь найтить, ково тебе пригрети, так и без мени обойдёшси. Свято место пусто не бывает.

   — Я не токя, как ты думаешь.

   — То я не раз уже слышал;

   — Значит, ты больше не хочешь мене видить?

   — И даже слышать о тебе. Я свою честь не на помоях рыскал.

   — Што жа, ты теперича мне враг?