Несчастливое имя. Фёдор Алексеевич

Боярин Богдан Хитрово, стоящий возле правой стены от трона, с презрением смотрел на сыновей Самойловича, который даже фамилию из своего отчества сделал.

Царь вместе с женой царицей Натальей в сопровождении рынд вошёл в палату. Все склонили головы.

Алексей Михайлович, перебравшись в Преображенское, стал привлекать жену к государственным делам. Наталья Кирилловна пока лишь молча восседала на троне, прислушиваясь к решению бояр, высказываниям глав приказов, словам мужа. Она училась медленно. Редко вставляла слова, и то пока всё более по совету дядюшки Артамона Матвеева. Правда, её более заботило обживание Преображенского дворца. Её состояние можно было сравнить с чувством молодых, только что въехавших в свой дом и лишившихся наконец-то родительской опеки.

Конечно же в Преображенском не было той роскоши, что в Кремле. Палаты были причудливыми и старыми. Сколько там было всевозможных запутанных переходов, сколько неожиданных уголков и закоулков. Никогда нельзя было сказать с уверенностью, на каком этаже находишься. Чтобы попасть из одной светлицы или горницы и другую, надо было непременно подняться или спуститься по двум или трём ступеням. Коридоров и переходов тут было великое множество, и они так разветвлялись и петляли, что, сколько ни пыталась, она иногда не могла определить, п какой части здания находится.

Сейчас она восседала на троне рядом с мужем, выслушивая красноречивую и убедительную речь Григория Самойловича о помыслах его отца, а её собственные думы были далеко от этого.

Где-то рядом её собственный сын Петенька бегал по палатам и что-то лопотал по-своему. А второго ребёнка вот уже четвёртый месяц она носила под сердцем. Кто это будет, мальчик или девочка, и как они его назовут? И зачем только все эти войны, с турками, с татарами, с поляками, со шведами, «аль на святой Руси земли не хватает»? А дядюшка Артамон Сергеевич упросил мужа людей на Урал послать, литейный заводик строить. И зачем он там нужен в такой дали? Только дал возможность посмеяться над собой своим врагам Милославским, Хованским и Хитрово.

Царица посмотрела на братьев Самойловичей и протопопа Адамовича, которых в этот момент одаривали царскими подарками.

В палату внесли расшитую шубу для гетмана, саблю и серебряных ножнах, новый шестопёр[127]. Принесли и обоим братьям нарядные расшитые кафтаны. А протопопа пожаловали от патриарха серебряным крестом. Вот и довольны все, а дела нету.

Андрей, как и обещал, вернулся домой на четвёртый день, рано утром. Вместе с ним явился ещё какой-то моложавый дворянский сын, державшийся смущённо. Из-под короткого овчинного тулупчика торчал кафтан, что был явно с чужого плеча и висел мешком.

Брат Семён, собиравшийся в приказ, с удивлением по смотрел на довольного и улыбающегося Андрея.

   — Чё такой сияющий? — потянувшись, спросил он.

   — Дурак, наверное, — весело ответил Андрей, спеша в горницу, где остановились гости.

Только что проснувшиеся Брусницын и Румянцев сидели на ложе в одном исподнем.

   — Ну вот и хозяин пожаловал, — заулыбался Иван Румянцев, вдевая руки в рукава длинной салатовой рубахи.

   — Я ж обещалси вернутси через три дни, — ответил Андрей. Затем он посмотрел на Румянцева и произнёс: — Вань, наденешь штаны, выдь ненадолго, мене с Северьяном поговорить надоть.

Румянцев не заставил себя долго ждать, надев штаны, прямо босиком покинул горницу. Андрей подошёл ближе к Северьяну:

   — Помнишь, ты мене говорил, што ты последний в роду, што у тебе дочь Настасья шестнадцати лет от роду, вот-вот замуж выдавать.

   — Да ка же тако забудешь?

   — А хто его знает. В общем так, покопалси я в поземельных книгах и обнаружил, што у твово предка Егора Брусницы было четыре сына. У трёх старших мужской линии теперича никого не осталось. Четвёртый же сын Егора так при Стародубе и осталси, как дворянин однодворец. От той ветви жив твой девятиюродный племянник, — Андрей усмехнулся, — Михаил Брусницын. Как и все его предки, одним двором и владеет. Церковь наша истинно православная запрещает браки между родными, двоюродными и троюрдными, а он теби, чай, девятиюродный. Жени на ём дочь Настасью, и внуки твои твою фамилию носить будут. Он беден, значит, во твоём дому жить будут, вот и твоя старость не будет одинока.

   — А есля у них с дочкой не слюбитси, ведь она у мени единственная.

   — Брось, Северьян, сколько живу, а не зрил того, штобы от любви толк и прок был, лишь болью кончаетси. Любовь, она яки война, легко начинаетси, но тяжело кончаетси. А так стерпитси, слюбитси.

   — Да я даже не знаю, што он за человек.

   — А я его сюды привёз. Ты скоро возвращаешьси под Киев в ополченье, возьмёшь его с собой и при себи подержишь, аки старший в роду. Приглядишься, познакомишься, оценишь. Кто тебе заставляет решать с бухты-барахты.

Брусницын удивлённо уставился на Андрея:

   — Ну ты даёшь. Ты его уже и сюды привёз.

   — А чего тянуть.

Андрей вышел и ввёл Михаила Брусницына:

   — Ну познакомьтесь, родственнички.

Неловкость чувствовалась со стороны обоих Брусницыных. Андрей поспешил уйти, оставив их наедине.