Несчастливое имя. Фёдор Алексеевич

Отпевание проходило в Архангельском соборе. Фёдор медленно прошёл, опираясь на посох, меж расступившихся вельмож и встал рядом с отцом. Отпевание длилось долго, и всё это время царь Алексей Михайлович даже мельком не посмотрел на горячо любимого сына. По окончании службы, не говоря ни слова, он сел в карету и отбыл в Преображенское, виня в уме сына, дочерей и сестёр, хотя вины не было.

Поражённый Фёдор молча отправился в свои покои. Страшная мысль занозой вошла в мозг. Отец, самый близкий ему человек, и тот отказался от него. Совершенно сломленный, царевич шёл, даже не замечая идущего сзади Брюса.

Они вошли в покои царевича, где тот постигал латинский язык.

Возле окна стоял стол с книгами, а подле него — большое, с высокой резной спинкой, обитое малиновым бархатом дубовое кресло. Царевич не сел, а упал в него.

   — Царевич, вы должны осмыслити. Государь, ваш отец, очень зол. Его семья отторгает его новую супругу, а государь всей душой любит царицу Наталью Кирилловну. Здесь явное непослушание как отцу, так и государю. Зная нрав вашего отца, могу лишь сказать, што он очень терпим к вашим сёстрам.

   — Но я-то здеся ни при чём!

   — А государь о том ведает?

   — Так што же мене делати, мене тяжко без отца.

   — Подождать. Всё перемелется, мука будет. Господь терпел и нам велел. А пока займись делом. Давай переведём древних греков.

Царевич Фёдор потянулся к столу, взял книгу Плутарха на латинском языке и, не дожидаясь Симеона Полоцкого, вместе с Брюсом занялся переводом. Постепенно аблативы отвлекли его помыслы, а постоянная беседа с бароном успокоила и расслабила.

Как по возвращении в Москву Андрей ни старался, а двух встреч с царевной Татьяной Михайловной он не смог избежать. Но они уже не были столь страстными. Он хорошо помнил злопамятный нрав царевны Татьяны и не мог придумать причину, чтобы отказаться от этой связи. Она была красива и ликом и телом, но он ничего не мог поделать — его не тянуло к ней. И поэтому он сам просил Матноева отправить его в Курск отвезти царёву грамоту воеводе Ромодановскому. Москва начинала тяготить Андрея, и он с большой радостью покинул её. Царь требовал от курского воеводы двигаться с войском к Днепру на соединение с войсками гетмана Самойловича, но по раскисшей хляби двигаться было просто невозможно. Тяжёлые пушки уходили в чернозём по самые оси.

Изматывая себя, войско проходило в день от силы десять-пятнадцать вёрст[128]. Лишь двадцать второго мая в Лохвице встретились сборный полк ополченцев из-под Киева, казачие городовые полки гетмана Самойловича и войско Ромодановского.

Андрею очень хотелось выделиться, поэтому он и попросился в передовой отряд, переправлявшийся на правую сторону Днепра, тем более что его возглавлял сын гетмана, Григорий, с которым Андрей сдружился ещё в Москве.

Лагерь в открытую, не скрывая своего местоположения, растянулся огнями на версту. Андрей сидел у костра и смотрел на противоположный берег, где была вроде бы и русская, но в то же время чужая земля.

Не поймёшь, кому она принадлежала: то ли полякам, то ли туркам, то ли татарам. Где-то там, в темноте, на той стороне прячется двухтысячный отряд татар, присланный крымским ханом гетману Дорошенко и возглавляемый любимцем гетмана полковником Евстафием Гоголем. Да разве смогут удержать две тысячи татар и шесть тысяч казаков, что остались при гетмане, сорокапятитысячную армию?! Нет, победа обеспечена. Андрей представить не мог, что всё будет по-другому. Рано утром двадцать девятого мая армия стала переправляться через Днепр. Не встречая сопротивления, первого июня вошли в цветущий вишнёвыми садами Киев. Отсюда Ромодановский, разделив армию на две части, хотел идти на Корсунь и Чигирин, но второго армию догнал царёв гонец. Поминая, что Матвеев доверяет Алмазову, великий и ближний боярин призвал сотника в свой шатёр. Андрей вошёл в него, когда воевода был уже в сильном хмелю.

   — Садися! — громко, пьяно-развязно, выпалил князь.

Андрей молча сел.

   — На, чти, — произнёс Ромодановский, протягивая царёву грамоту.

   — Разве тебе велено было переправлятьси за Днепр? — начал читать Андрей царёво письмо. — Тебе велено было стояти у Днепра, где пристойно, и, устояси обозом, послать к Дорошенку с милостивыми грамотами двоих досужих людей, а не полки к Чигирину двигать.

Андрей, прервав чтение, поднял глаза на воеводу.

   — Пять веков князья Стародубские были верными слугами, вначале великих князей владимирских, а вслед и московских, и я государева слова не ослушаюси, — Григорий Григорьевич понуро опустил голову на руки, — но я хочу знати, хто донёс обо всём, што здеся деется, царю. Я знаю про твою службу Матвееву и Тайному приказу. Ты мене того человечка во што бы то ни стало прознаешь и требуй с мене што хошь.

   — Я, ваша милость, вам того человечка и так добуду, — зло ответил Андрей и вышел из шатра.

Вторые сутки Андрей бродил по лагерю, прислушивался к разговорам, заводил знакомства, когда неожиданно для себя нарвался на Ивана Румянцева, оба Брусницына оказались рядом.

   — Я говорил Северьяну, што ты хабар приносишь, а он не верил.