Несчастливое имя. Фёдор Алексеевич

Двадцать восьмого марта из Москвы отъехали, так и не добившись какого-нибудь решения, сыновья гетмана Самойловича. Вслед за ними под Киев двинулся обоз с порохом.

Колокольный звон, как и каждое утро, летел над Москвой вместе с рассветом. Царевны, все вместе, после лёгкого совместного завтрака к утренней службе отправились в Архангельский собор, где покоились тела их предков.

Царевна Софья стояла недалеко от аналоя и из-под накинутого старого головного покрывала не по-девичьи рассматривала тридцатилетнего князя Василия Голицына.

Тётка Таня говорила, что сладко, когда мужик уже с опытом. А этот восемь лет как женат, а всё щёки бреет. Интересно, как бы заманить его в свои покои и от сестёр отвязаться.

Голицын уже дважды поймал на себе взгляд царевны Софьи. Она смотрела прямо в глаза и взгляда не отводила. Он видел и то, что её тётка царевна Татьяна Михайловна внимательно наблюдает за ней. А может, и правда плюнуть на всё и позариться на молодое девичье тело, к тому же царевны, а то жена уже приелась. Ведь не казнит же меня царь, князя боярского рода, ну, сошлёт на какое-нибудь дальнее почётное воеводство. Он уже сам посмотрел на царевну, и у Софьи почти сразу раскраснелись щёки.

По окончании службы первыми из собора вышли царевны. До палат остальные присутствующие, сопровождая, следовали за ними. Софья, сказавшись больной, удалилась в свои покои.

Солнце припекало в окно, что-то томительно сдавливало. Скоро ей исполняется шестнадцать лет, а что ждёт её? Монастырь. Если на что решаться, то только сейчас, пока ни отца, ни вельмож в Кремле нет. Поднявшись с резного стула, Софья нервно заходила по тёплой, натопленной светлице. Надо на что-то решаться.

Царевна вновь поспешила во двор, к старым соборам, туда, где свита оставила их. Какая-то неизвестная до сего момента нагловатая уверенность проснулась в ней. Выскочив во двор, она почти сразу наткнулась на князя Василия, как будто он ждал её.

   — Уж не стряслось ли чаво, государыня-царевна? — с привычным поклоном и почтением обратился он к ней.

   — Да, хотела столец в своих покоях переставить.

   — Если это вас не смутит, государыня-царевна, я бы мог помочь.

Неожиданно в шестнадцатилетней девице заговорила женщина, умная, рассудительная, умеющая просчитывать свои поступки:

   — Ну почему бы не воспользоватьси вашей помощью, князь, никто ведь не подумает о вас как о мужчине. Люди же хорошо вас знают. Вы ведь ничего этого чувствовать не можете, правда?

Её слова больно задели князя. Не обращая внимания на попадающихся в палатах, Голицын поплёлся за царевной, не задумываясь о происходящем, как телок на верёвочке. Войдя в её покои, он подумал: «Выгонит так выгонит», обхватил Софью за талию. Софья не отстранилась, а заглянула в глаза князю:

   — Если бы я была не царевной, ты бы на мене женилси?

Князь не нашёл что ответить, он всё ещё обнимал её, но уже боялся поцеловать. Наклонив голову, хотел коснуться лишь волос, но Софья ухитрилась подставить губы. Словно ни единой косточки не осталось в её теле, податливо мягком, словно это не он, а она обняла его.

«Господи, што я творю?» — хотел произнести Голицын, но девичий головной убор лежал уже возле ног, отступать было поздно.

Уже прошла середина апреля, а холода не проходили. Неожиданно девятнадцатого марта скончался патриарх Питирим. Десять месяцев патриаршества, всего десять. Волна слухов заполнила столицу. Никонианцы, поминая сосланного Никона, твердили, что это Господь покарал Питирима, потому что при живом патриархе всея Руси второго быть не может. Староверы кричали, что Господь покарал его за притеснение Аввакума и других сподвижников старой веры. Попы-расстриги твердили, что если и покарал Господь Питирима, так только за пристрастие к наливке. Один царевич Фёдор имел о смерти патриарха особое мнение. После отъезда отца в Преображенское с царицей и братом Петром Фёдор часто беседовал со стариком, и царевич считал, что именно общение с ним унесло патриарха. Как приведение бродил Фёдор по Кремлю, ожидая приезда отца. Последним его собеседником (если не считать учителя Симеона Полоцкого), но теперь очень редким остался барон Брюс.

Вот и двадцатого апреля с утра они бродили по Кремлю вдвоём.

   — Скажи мене правдиво, Вилиим, я приношу несчастье людям, мене любящим? — понуро спросил царевич.

   — Разве человек без своего желания может нести несчастья? — удивился барон.

   — А наказанье Господне?

   — Господь карает того, хто заслужил, а не того, хто с ним рядом обретаетси.

   — Из чего выходит, што я просто нудливый щенок, — сорвался царевич, перейдя на крик.

В этот момент в проходе появился царёв рында, уведомивший, что на отпевание патриарха в Кремль прибыл царь. Фёдор вместе с бароном молча последовали за ним.