Несчастная Писанина

Ко мне приходит много красных папок. По цвету я понимаю, они медицинского назначения. Синие правительственные. Зеленые военные. Желтые – общие вопросы. Мои любимые желтые. Я давно рассчитал, как победить во всех воинах, какой должна стать мировая экономика, политика и что делать с религией, финансами, здравоохранением на планете. Как легко жить по математике. Если хотите, я высчитал формулу ЖИЗНИ. Утопии всего и всех.

Моя формула, как битый пиксель для тех, кто пытается ее понять. Разве они способны увидеть то, чего нет? Я спросил ходока, который приносит папки (сейчас он вез меня в машине, забрав из психушки).

– Когда внедрите формулу?

– Как только все перепроверим. – ответил он, протягивая мне черный костюм с белой рубашкой и каким-то цветком на лацкане «у тебя свадьба через час. Перестань считать хотя бы сегодня».

Четыре.

Свадьба. Кажется, взглядами на собственной свадьбе я уже измени своей жене с блондинкой в фиолетовом. К свадебному танцу я насчитал тысячу триста пять ее взглядов.

Порой она вовсе переставала моргать. Я не мог отнеси такой контакт к единице измерения, отчего мое лицо краснело, а все вокруг начинали предлагать мне воды, водки или, – «подышать?» произнесла та самая блондинка в фиолетовом.

На террасе прохладно. По шкале цельсия пятнадцать градусов, сейсмическая активность стремится к нулю, а меня продолжает трясти. От того, как она смотрит.

В глаза своей жене я не смотрел за триста пять дней знакомства столько, сколько эта девушка смотрела за один день на меня. Чего она хочет? Насытиться временем, пока я могу ответить ей взглядом на взгляд?

– Какое ты число? – спрашиваю я.

– Бесконечность, ноль, ничто. Все в мире конечно, значит нет ничего вечного, даже бесконечности.

Я понял, что поторопился забраковать себя женитьбой.

– Ко мне попала твоя работа. Формула счастья. Не спрашивай как. – произнесла блондинка.

– Никогда не задаю вопросов, ответ которого не числительное.

– Задам тебе такой. Сколько жизней нужно прожить по твоей формуле, чтобы осуществить написанное?

– Ответ моего уравнения минус один. – я знал свою работу лучше всех этих бюрократов, атеистов математики. – Перепроверили?

Она то ли кивнула, то ли пожала плечами.

– Сколько раз ты проверила лично?

– Сейчас будет первый.

Пять.

Она больше ничего не сказала, я больше ничего не увидел. Хлопок. Выстрел из черной дыры битого пикселя, приставленной к моему лбу.

Я испытал счастье. Она поняла мою формулу. Я открыл математику Всего. Бесконечную конечную утопию невозможною в числовом поле нашей планеты. Я доказал собой собственную правоту.

Рассказ третий. Гражданка Анка

Трошкина Анна, по отчеству Васильевна, в тридцать пять лет кликала себя Анкой. Жизнь ее в общем-то устраивала. Не красотка, но и не дурна, а с нынешними веяниями да тенденциями о «бодипозитиве», так и вовсе, хороша! Кого удивишь пятьдесят вторым размером юбок, да сорок вторым обуви, кады в моду входили зубы в щербинах, пятна по лицу и телу, да шрамы с растяжками.

В инстаграме фотку Анки с картиной в руках светская персона с синей гхалкой лайкнула. Батюшки святы! Сам Евлампий Круд влепил ей красного сердца! Она каждое сердечко замечала! Любила подсчитывать, сколько отметок одобрения ее фотографиям дали: под кабачками семь сердец, под дремлющей Муркой на табурете тринадцать, а под ней самой с берестовым полотном хоть всего шесть, да одно-то от самого Круда!

Лайкнутую фотокарточку Анка на аватар перевесила, да горделивая меж лавок подъездных неделю хаживала! Каждой Ннинапетровне, да Марфавасильне демонстрацию устраивала, шо ее Круд заприметил!

Петровны и Васильевны ладошками бугристыми в ответ махали «не тебя, а малевальню твою заметил он!» То ведь и правда ж. Малевала Анка ай, как знатно! Через две годины, как пришла в торговые ряды, заняла наивыгоднейшую точку. От старших не скрылось, як туристёры трутся вдоль Анкиных ящиков из-под яблок, да рассматривают рисунки по ее бересте. Двинули они Анку вверх по торговой лестнице. И место проходное выделили, и стол крепко́й срубили. А процентов совсем не много с продаж-то за свое ходатайство назначили. По шестьдесят от каждой проданной поделки.

Анка баб-то у подъездов особо не слухивала. Мальвальня понравилась Круду иль она? Анка поболе о творящемся в мире знавала. А на просторах, где властвовали красные сердечки лайков, говор силу набирал о хвори заморской.

Погнала мысли прочь Анка. То бишь далёко от них-то. То не их ума дело!

Лежала она на подушке с Муркою в ногах, да крутила телефоном. Шёстый месяц любовалась лайкнутой Крудом фотокарточкой, да фантазировала о жизни иноземной. Не навечно, а шо бы воздуха ихнего ощутить. Вдохнуть запахов соленых.

Так сосед Анки по прилавку каживал. Наберет полные легкие воздуха, да как дунет смачно. «Не то, Анка… не та соль… а вот у них…» и давай в сотый раз бачить об отпуске своем в Югославии. Уж три десятка лет минуло, а Васька все не могёл найти воздуха, на той похожий. Все ентой соли ему не хватало…