Несчастная Писанина

Видала Анка, читывала, як в Европах и в Московии теперча жить свободный люд заставляют. Сплошь стенки между навозводили, кои народ рубал-рубал веками, этим все не иметься. При любой оказии найдуть с какой стороны обернуть в целлофаны, да рожи с зырками перебинтовать гражданам, шоб не видели многого, да не кажевали лишнего.

На простой земле и люд простой, по Щедрину жить не разучился. Генетическая память она ж кровь наследственная. Всяк найдет выход, ежели русскому выжить надобно.

Анка любила свою Родину. И Клавдевасильна, и Зинаида, и Гхалка, и Василий. Жизнь была для них простой и понятной, а усложнять её думами разными, не их полета занятие.

Прошел год.

Наступило лето две тысячи двадцать первого. Белоснежные «Львы Толстые», «Пушкины» и «Достоевские» вновь начали фрахтоваться в порту. Белые панамки скупали у Василия новинку – разрисованные тканные маски супротив хворей.

Восхищались покупатели талантом художника, что запечатлел красоты России на двадцати квадратных сантиметрах матерчатого хлопка. Хвалили детализацию, силу кисти и настроение.

Василий отнекивался, а позжее перестал объяснять, мол не его работы, а Анки Трошкиной! Она сею красоту малевала!

Смотрели на Василия в телевизоре и соседи Анки по дому с огородом, да головами раскачивали. Дивились красотой, будто б не кистью, а иглой какой вышивала Анка по марлевкам, да хлопкам. Вот и заметили ее, одарили вниманием! Одна Галка слезы растирала, да выключала новости об Анке.

Не подругу она видела в углу с фотографией над дикторшей, а раздавленного спешащей масонской поступью муравья.

К осени, на окончание торгового сезона, снес Василий Анке весточку-то на могилку, рассказал, як белые панамки в охотку все лето скупали завещанные ею маски. Як репортеры фотографировали, да горделиво каживали на весь мир об Анке.

Постоял Василий у изгородки, подивился на холм под лапой кленовой. Пара красных листов в треугольники сомкнулись, да подобием сердца легли. Будто лайк инстаграмного сердца. Нашептывал он Анке о свалившейся на нее популярности.

Не успела рисовальщица побыть знаменитой. Не увидела Анка сотни красных сердечек под фотокарточками. Померла от хвори легочной, что теплоходы остановила, да лишила край ихней туристёров в прошлом годе. Прошелся стройный шаг масонский, да смял на своем пути муравейники человеческие. И одним из них оказалась гражданка Анка.

Врач, когда мест от аппарата отключал, говаривал все из-за масок грязных, в которых работала Трошкина. В них она вирус-то и словила, много месяцев вдыхая его из одной и той же, усугубляя свою «сезонную простуду, як у всех».

Кинул Василий гвоздику в коричневую коцанную вазу в углу, столь глубокую, что провалился цветок на самое днище.

Порыв ветра сорвал алые кленовые сердца, и коснулся вихрем спины Василия. То Анка благодарила за живой цветок и делилась с ним тысячью лайков, так не нужными ей более.

Рассказ четвёртый. Конверт-желание

Нейрохирург Лилиана Андреевна Котова стояла возле окна. Она обернулась на медсестру, что позвала ее уже трижды.

– Пора начинать, Лилиана Андреевна. Пациент просил передать вам, – подошла к окну медсестра.

– Что? – ждала ответ Котова. Она ждала его тридцать лет.

***

За тридцать лет до.

В воздухе кружился тополиный пух, прилипая к носу и губам. Его было столько, что неба не разглядеть! Лина обожала июнь! Каникулы, дача, речка, подружки и новое письмо-желание! Наверняка оно уже там! Ждет внутри стеклянной банки, зарытой под тремя вишнями. С девчонками у них был жесткий уговор, скрепленный рукопожатием с плевком – не откапывать банку, пока все не соберутся в садах.

Лина радовалась, что экзамены в седьмой класс позади. Ее ждут новые конверты. Пять лет подряд Лина с подружками выигрывали у пацанов.

Прошлым летом Славик не смог проглотить десять червяков. Ромка сдрейфил речку переплыть. А братья Тумановы Колян и Серый рассыпали целый таз вишни. Шел сильный дождь. Колян поскользнулась и полетел вниз вместе с тазиком. Поднявшись с земли, он понял, что рассыпал все собранные парнями ягоды. Три проигрыша снова оставили команду парней позади.

Переживала Лина только из-за одного, она приехала в садовый домик самой последней! Выскочив из машины, забыв переодеться в дачное, девочка со всех ног нанеслась к подругам. Завязав высокий растрепанный хвост, она отплевывалась от тополиного пуха, пока тот прилипал к блеску на губах и застревал во влажных уголках глаз.

– Катя!! – перепрыгнула Лина невысокий забор. – Я здесь!

Опрокинув табуретку ей навстречу ринулась подруга. Когда-то они даже учились в одной школе в поселке, пока родители Лины не переехали в город.

– Линка! Наконец-то! Мама! Я ушла гуляяять! – орала Катя, – быстрее! Тебя одну ждали!

По дороге они забежали за Дашей и Варькой. Три подружки Лины были одеты в измазанные травой и грядками шорты, с красными от варенья и компотов майки, только Лина отсвечивала белым сарафаном и босоножками на танкетке.