Амико молча наблюдала за кургузым, доставшим из пустой клетки свою палку, а затем вернувшимся к ней. Открыв дверцу второй пленнице, тюремщик повелительно махнул орудием, и девушка послушно выбралась. Схватив ее за волосы, тюремщик грубо потащил акеми наружу.
Там, на самой окраине лагеря, имелся пруд. Даже не пруд - яма с мутноватой водой, которую чистоплотная японка побоялась бы использовать даже для мытья обуви. Над этой самой ямой давешние автоматчики возились с чем-то, напоминавшим широкое плоское рапятие. Как оказалось, это была конструкция из бамбука, к которой пленители крепко привязывали бесчувственного Ивана. Закончив с приготовлениями, бирманцв по команде подоспевшего тюремщика спихнули получившегося агнца в вподу. Конструкция развернулась, входя в мутную жижицу, Иван погрузился по самую шею, только окровавленная голова осталась на поверхности, прижатая к бамбуку, от которого тянулся трос, обвязанный вокруг толстого столба на берегу.
Амико после всплеска грязной воды в нос ударила страшнейшая вонь. Она ошиблась - это был не пруд, это было жуткое подобие выгребной ямы. Подтащив ее к берегу, бирманец оттолкнул пленницу, поручив ее солдатам, и принялся рассматривать торчащую из воды голову русского.
Тот закашлялся, мотнул головой и открыл мутные, невидящие глаза.
- Хоррошо в краю родном... пахнет хлебом и говном... - судя по выражению, Иван кого-то процитировал. - ...Только жидковато ваше бирманское говнецо. Если бы я вас в морской гальюн макнул, вы б сразу коньки отбросили, уроды, от одного крепкого матросского запаху!..
Кургузый тюремщик, ни слова не говоря, ткнул палкой в торчавшую внизу макушку русского и надавил. Рот и ноздри Ивана тут же погрузились в зловонную жижу. Подержав его так секунд тридцать, бирманец убрал палку.
Вынырнув и отфыркавшись, Иван плюнул в сторону палачей и хрипло запел:
- Наверх вы, товарищи, все по местам... последний парад наступа-а-ает!..
Врагу не сдается наш гордый 'Варяг'... пощады никто не жала-а-ает! Хрен вам по всей морде, пидорки!..
Палка снова опустилась на голову, окуная пленника в дерьмо, и на этот раз Ивана продержали так вдвое дольше.
Вынырнув, он, задыхаясь, проговорил:
- Сначала, в детстве... я бредил морской романтикой... подумывал даже... а не пойти ли в подводники. Конечно, у них там... взрывы, пожары... радиация, несимметричный диметилгидразин... и прочая херня... Но зато чистые простынки и гиподинамия... Белая кость, не то... что мы... вонючие морские лоси...
Амико смотрела, как Ивана в третий раз заставили окунуться, теперь продержав минуты четыре. Когда палка убралась с головы, и русский вынырнул, она едва удержалась от возгласа: 'Молчите, Иван-сан! Чем больше вы говорите, тем дольше это будет продолжаться!'
Но, вынырнув и откашлявшись в очередной раз, он упрямо продолжал бормотать по-английски:
- Надеюсь, вы все, сукины дети... получите хорошую такую... медицинскую грыжу... когда будете тащить из ямы... мою тяжелую утопшую тушку...
Повернув голову вправо-влево, словно ища взглядом кого-то, он добавил по-русски:
- Эк... мне свезло-то... по сравнению с прочими несгибаемыми коммунистами и партизанами... выпендриваться перед девушками... легко и приятно! Нет, конечно, можно представить... и более благородную смерть... чем захлебнуться бирманским говном... но, хули жаловаться... все там будем... В разное время, конечно...
Скучающий тюремщик снова погрузил голову пленного в жижу и держал до последнего. Сопутствовавшие бирманцы тревожно загалдели, когда он, наконец, выпустил несчастного.
Однако тот снова вынырнул хотя и задыхающийся, но живой.
- Если вы, падлы, думали... съесть морского разведчика... без хрена... то хрен вам!.. Виват главстаршине Николайчуку... который безжалостно трахал меня... проныркой через торпедный аппарат... гипервентиляцией и прочей херней...
Тюремщик забурчал почти уважительно и надавил палкой на макушку со всей силы. Амико с замиранием сердца следила, как несчастный Иван погрузился в нечистоты так надолго, что просто не мог не задохнуться.
Непонятно было, чего добивается тюремщик. Одно дело, казнь, пусть и жестокая. Другое - попытка привести непокорного пленника к общему знаменателю. Несанкционированная его гибель в таком случае отозвалась бы в первую очередь на самом неаккуратном 'специалисте', и, возможно, весьма негативно.
Но, что бы там ни творилось в мозгах тюремщика, результат был налицо - пузыри, поднимавшиеся на поверхность перед макушкой пленника, прекратились. Наступила тишина.
Бирманец довольно крякнул, деловито кивнув чему-то, и подал знак двум своим сообщникам. Те взялись за трос и потащили распятного пленника на берег. Покрытый грязью, вонючей жижей и сукровицей, Иван выглядел как самый настоящий мертвец.
Амико почувствовала, как сжалось сердце. Неужели он мертв? Но тюремщик, нисколько не обеспокоенный, толкнул ее в плечо. Кособочассь, он указал японке на распластанного у их ног русского и изобразил тяжелое дыхание.