— Хорошо, что не мне приходится сообщать тебе эту отвратительную новость, — продолжила Наташа с некоторым сожалением, что не она открыла подруге глаза. — Но есть другая грандиозная новость. Эта поддельная сестра призналась Алику, что пыталась тебя отравить. Смешала снотворное с настойкой пустырника и оставила у тебя в квартире.
— Какое снотворное?
— Не знаю, кураре там какое-нибудь или мышьяк. Тебе лучше знать.
— Кураре — это не снотворное. — Аня с силой сжала правую ладонь левой, чтобы Наташа не заметила, как задрожали ее руки.
— Ну не снотворное. Суть не в этом. Тебя пытались отравить. Алик весь извелся, что не предупредил тебя заранее, чтобы ты эту ведьму в дом не пускала.
— Мне повезло, что она не фармацевт. Ошиблась в пропорциях. Знаешь что? — Аня посмотрела на Наташу пристальным взглядом.
— Что?
— Забудь все то хорошее, что я говорила об Алике.
Подруги расхохотались. Эта шутка сняла напряжение, и они принялись пить чай.
— Я придумала, — Аня пыталась побороть очередной приступ смеха, — сегодня мы с тобой нарядимся как следует, причешемся и ближе к вечеру отправимся пошататься по барам. Ты согласна?
— Конечно.
— А потом решим, что делать с Аликом. Сможем мы обойтись без него или нет. Согласна?
— Еще бы!
— Вот только одна проблема… — Аня посмотрела на одного из Близнецов и бросилась головой в омут: — Братишка пропал.
— Да не пропал он, — беспечно махнула рукой Наташа. — В полнолуние всегда вырывается и бежит куда глаза глядят. Старый потаскун. Вернется через день-два.
— И ты не боишься, что с ним может что-нибудь случиться?
— Раз двадцать пугалась, а потом привыкла. Его не перевоспитаешь. Можно только шампунем от блох вымыть и накормить таблетками против глистов.
— А на тебя, дорогая, как полнолуние действует? Не ты ли сейчас, как и Братишка, в бегах от живого мужа… — Аня старалась сохранить серьезное выражение на лице. Но Наташа сделала такие страшные глаза, что обе снова рассмеялись.
О загадочных обстоятельствах исчезновения сеттера Аня не решилась рассказать подруге.
Всем злачным и разгульным местам они предпочли театр, в котором работал Анин знакомый администратор по прозвищу Станиславский.
Прозвище приклеилось к нему в юности и свидетельствовало о том, что Станиславский прилагал немалые усилия, чтобы стать великим режиссером. Но что-то ему помешало — то ли жена и трое детей, то ли неудачный роман с примой, любовницей истерически ревнивого главного режиссера театра, куда Станиславский был распределен по окончании Института театрального искусства.
Все эти подробности выплывали у Ани из памяти по очереди. Любовница главного режиссера была когда-то ее школьной подружкой. Лерочка Белова, так звали подружку, после скандала опутала какого-то загулявшего в России американского туриста, научила его опохмеляться и улетела с ним за океан. Американский турист по волшебному совпадению оказался бродвейским продюсером, в постановках которого Лерочка должна была бы теперь блистать. А Станиславский работает администратором в театре, который ставит мюзиклы из бродвейского репертуара.
Станиславский был блеклый замотанный мужчина неопределенных лет, неопределенного телосложения и таких же смутных целей в жизни, однако способный поддаться Аниному обаянию. Он узнал ее мгновенно, хотя видел всего несколько раз на Лерочкиных домашних праздниках. Наговорил море комплиментов, растроганно держась за сердце. Все в его манерах было по-театральному преувеличенно.
Аня, как ни старалась, не смогла припомнить его настоящего имени.
Он усадил подруг в партере и взял с Ани обещание заглянуть к нему в кабинет после спектакля — выпить шампанского в честь встречи старых друзей.
Давали, естественно, мюзикл. Русский мюзикл по немецкой пьесе а-ля Бродвей. О любви и деньгах, большой любви и больших деньгах.
В этот вечер Аня с некоторым стыдом поняла, что не любит театра. Актеры заламывали руки, форсировали интонации, задыхались во время пения, и сцена под ними дрожала во время не очень складных танцев. Актеры многозначительно лицедействовали, но выглядели любителями.
Ане было скучно и неловко, что ей скучно. Неловко за актеров-дилетантов и соседей по партеру, которые сидели с такими лицами, словно они в тайном святилище, куда допущены только избранные. Ане казалось, что все вокруг пропитано фальшью. Или что она недостаточно развита, недостаточно тонко чувствует.
В дополнение ко всему в зале было очень душно. В отличие от бродвейских театров кондиционеры здесь не были предусмотрены.
Аня обмахивалась программкой и томилась, пока Наташа не повернулась к ней и не произнесла:
— А что, если мы сбежим отсюда?
— Как-то неудобно. А Станиславский?
— Тебе так хочется его снова увидеть? — скептически спросила Наташа.
— Ничего подобного. Я опасаюсь неудачников.
— В таком случае давай выбираться. — И Наташа решительно поднялась с места.
Соседи по партеру зашикали на них дружно, как рассерженные куры из одного курятника. Но Ане и Наташе было на это ровным счетом наплевать.