Воха глянул на часы и подал сигнал отправляться. Михаил что-то шепнул на ухо дочери, которая кротко кивнула, и они пошли вперед. Новак приобнял Нину, все еще смотревшую невидящим взглядом на свежий холм из сырого суглинка. Наконец она оторвалась и позволила себя увести. Воха с Бобом замкнули процессию. Прав был Петрович, дело гражданина Балабана оказалось для Калганова более чем личным. Воха поймал себя на мысли, что едва сдерживает подступающие слезы: слишком много болезненных воспоминаний возникало на кладбище.
Вдруг откуда ни возьмись навстречу им вышла женщина в черном платке. Она была без зонта и деловито несла в руках просфоры, которые, по-видимому, торопилась раздать первым встречным, пока просфоры окончательно не размокли. Следом за женщиной семенила кладбищенская дворняга с отвисшим брюхом, а за ней на прямых ногах скакала ворона.
«Как в кино», — подумала Тамара, никак не желавшая мириться с тем, что трагедии, случавшиеся в ее жизни, происходили в реальности. Вдруг что-то знакомое в облике женщины заставило ее остановиться и взять просфоры.
— Томочка! Господи! А вы как здесь? И Борис? — Женщина заулыбалась. Тамара прищурилась.
«Это же Лидия Чайковская», — Боб наконец ее узнал и одновременно с ним узнала и Тамара.
— Здесь все по одной причине. Брата похоронила. Двоюродного. Считайте — родного. Мы росли вместе. — Тамара была рада выговориться. — Его родители погибли. Вот мои мама с папой их и заменили.
— И не уберегли, — Михаил включился в разговор.
— Я тоже сына не уберегла. Вот пришла к нему. Почти каждый день хожу, с тех пор как похоронила. — Чайковская обращалась то к Томе, то к Бобу, как будто это не они в начале прошлой зимы нашли в озере тело ее Гоши.
Михаил согласно закивал.
— Когда умирают дети, родители живут с чувством вины.
Нина больше не могла сдерживаться. Сквозь рыдания она призналась, глядя на мужа так, будто упрекала в этом именно его:
— Это правда. Но я жила так, и когда Тимурчик был жив. — Наконец она заплакала.
Тамара взяла ее за руку.
— Мама, не накручивай себя. Не здесь.
Нина отвернулась. И Чайковская растерялась.
— Извините. У вас горе, а я тут еще со своим.
Новак коснулся плеча Тамары, впервые позволив себе ее поторопить.
— Тома, нам пора ехать.
Но Тамара будто нарочно тянула время. Она схватила Чайковскую за рукав пальто.
— Поедемте с нами. Вы не знали Тимура, он не знал вашего сына. Но помянуть их обоих не грех. Кстати, Виктор, познакомься. Это Лидия Чайковская, я тебе о ней рассказывала. Лидия, а это мой будущий муж, Виктор. Это он помог поймать убийцу вашего сына.
Новак вздохнул. Но быстро взял себя в руки.
— Конечно, конечно, поедемте с нами.
— Ну что вы! Поминки — не банкет. Вы — хорошие люди. — Чайковская заправила мокрые волосы под платок. — Примите мои соболезнования. Но я — к сыну, — она указала рукой куда-то в глубь кладбища. Слова ее звучали буднично и деловито. Как будто Гоша ждал ее с горячим обедом в пересменку, как обычно бывало при жизни.
Новак взял Тамару под руку и решительно повел вперед. Нина с Михаилом уже успели пройти пару метров в сторону выхода. Дождь перестал, но никто, похоже, этого не заметил. Так и шли под зонтами, переступая через лужи.
Боб остановился потрепать дворнягу по холке, чтобы дать возможность Новаку отойти подальше, и Чайковская подошла к нему.
— Боря! Вы, кстати, спрашивали меня, помните?
Боб стрельнул взглядом — процессия удалялась, и решил, что успеет их догнать.
— Да, Лидия Петровна! — Он весь подался вперед, кивнув Вохе, чтобы тот подождал чуть поодаль.
Словно почувствовав чей-то пристальный взгляд, Новак обернулся. Но Борис уже на него не смотрел, он говорил с Лидией Петровной. Воха в это время шнуровал ботинок, присев на корточки чуть в стороне. Через пару секунд Чайковская приобняла Боба на прощание и быстро пошла в глубь кладбища, ловко лавируя между могилами без оград. За ней покорно потрусила дворняга. Боб провожал их задумчивым взглядом. Воха хорошо знал этот взгляд: закрутились-завертелись шестеренки, не иначе как прогоняет через свой компьютер новую инфу.
Нина опустилась на скамейку у колонки с водой, мокрым платком вытерла заплаканное лицо. Новак подвел Тамару к Михаилу, переминавшемуся с ноги на ногу рядом с бюветом. Но Тома предпочла сесть рядом с матерью. Молча протянула руку. Нина подала дочери платок. Старомодный, тканевый, не бумажный. Тамара все смотрела на него. И вдруг поняла, что этот платок принадлежал Новаку. «Там, в углу, должна быть монограмма: вышитые светлыми в тон ткани буквы В. Н. Вот так незаметно и быстро Виктор стал частью семьи, у мамы в кармане его платок. Наверное, еще с Одессы. — Однако эта мысль Тамару нисколько не обрадовала. — Ну почему он не пользуется бумажными, одноразовыми, как все нормальные люди, зачем эти фирменные штучки там, где человек обнажен душой, где любая искусственность неуместна?» Перехватив ее внимательный взгляд, Новак понял его по-своему и выразительно глянул на часы.
— Пойду их потороплю! — И окликнул Боба: — Борис!