Нештатная ситуация

Нетерпеливо поглядывая в сторону убежавшего к кабине Ершова, Пёрышкин не забывал, однако, внимательно следить и за открытой дверью автозака, откуда могли в любую секунду начать выпрыгивать наружу страшные для любого безоружного или просто беспечного советского человека «нелюди» – зэки.

И он, в порыве бдительности без колебаний сбросив в снег рукавицы, взял оба пистолета в руки, тут же больно обожжённые злющим морозом, снял один за другим с предохранителей, взвёл курки. Мгновения, которые рядовой Ершов бегал за автоматами, показались ефрейтору вечностью. Вернувшись, запыхавшийся Ершов протянул ему «Калашников», уже всё равно, чей из них – не до разглядывания заводских номеров.

В этот момент в проёме распахнутой автозаковой двери появился сержант Гаджиев, спрыгнул на снег. За ним один за другим начали покидать машину зэки. Гаджиев считал:

– Первый, второй… пятый…

Пёрышкину было уже не до чего-либо, он видел только опасных в своей непредсказуемости уголовников, выпускаемых наружу без наручников. И – раздражённо отмахнулся от автомата, протянутого ему Ершовым, так как времени не было даже на такое необходимое движение, как взять в руки пусть менее удобное в данном случае, но более надёжное, чем пистолеты, оружие. Выставив вперёд оба моментально сделавшиеся ледяными «Макарова», он старался не упустить ни единого жеста ни одного зэка, ни лишнего шороха с их стороны. Жгучая боль в нещадно замораживаемых безжалостной стихией руках на какое-то время притупилась.

«Салабон» Ершов, будучи в виду самого малого на сегодня из всего состава караула срока службы самым неопытным, не успевшим побывать, как, впрочем, и Пёрышкин, ни в единой пока серьёзной служебной переделке, больше других, естественно, и взволновался в миг начала «исхода» зэков из автозака. С двумя «калашами» в руках, один из которых ему так и не удалось передать ефрейтору, он вслед за ефрейтором неуклюже попытался принять такую же, как и тот, позу боевой готовности и не допустить, само собой, ни малейшего ЧП16 по своей вине. Автомат стукнулся об автомат, и один из них упал в рыхлый снег.

Подбирать выпавшее из рук оружие солдату было некогда –

заключённые уже вовсю выпрыгивали под счёт сержанта из дверей фургона и привычно-правильно строились в шеренгу.

Отсчитав последнего, Гаджиев, прежде чем расставить всех по своим «рабочим» местам, сказал краткую, но насколько умел и насколько вообще возможно в подобной обстановке, душевную напутственную речь:

– Граждане осужденные! В жизни каждого человека – солдат ли он, осужденный ли, азербайджанец-колхозник или профессор-еврей, чем бы он ни занимался, случается хоть раз момент, когда ему надо решить, выбрать, человек он на самом деле или… совсем не человек. Мужчина – или не мужчина. Сейчас наша с вами жизнь, так уж получилось – опять подвели метеослужбы: без их брехни эта ездка была бы стопроцентно отменена, – в общем, наша с вами жизнь – в наших общих руках. Выпихаем сообща машину из заноса – будем жить. Не сможем – кто знает, чем эта ночь закончится. Прапорщик наш ушёл за трактором, но найдёт – не найдёт,

одному Аллаху известно. Так, что…

– Выпихаем, начальник! – неосторожно подал голос один из зэков, но был остановлен грозным взглядом мгновенно взявшегося за кобуру сержанта, без слов говорящим нечто вроде «р-разговорчики в строю!!.»

– Особо хочу отметить, граждане осужденные, что если не будет предпринято попыток побега, в «верха» по команде уйдёт рапорт о вашем достойном поведении, и вам это обязательно зачтётся.

Глянув на небо, сержант спохватился и поспешил закончить своё непозволительно для такой обстановки затянувшееся пламенное выступление «перед народом»:

– Ну, а в случае чего, не хотел бы вас зря обижать, мужики, если вы люди нормальные, хотя и нарушили когда-то закон, но… стрелять будем без предупреждения, и не по ногам, как обычно, первый выстрел, а – сразу на поражение. Всё. По местам, как на свободе. Пошли!

… Осужденный за злостное хулиганство к длительному, в связи с неоднократными судимостями до этого, сроку лишения свободы Аркадий Хомутов в группе самых физически крепких подконвойных этого этапа подпирал собой машину сзади. Его этапный «кореш» по красноречивой кличке «Бугай», толкавший автозак рядом, плечом к плечу, шепнул:

– Глянь, Хомут, какая сопля зелёная в ефрейторских погонах устеречь

нас с тобой пытается! Да он же обе свои волынки17 в руках еле держит. И мурло в слезах – чует, падла маменькина, хана подползает конкретная. Поди и в штанишках не сухо… Давай, чтоб не мучился, гуманно пристрелим беднягу его же пулькой и айда во тьму!

– А остальные? – с непрошенной жалостью глянув на горе-охранника, в которого и стрелять-то без надобности – и так вне всяких сомнений приговорённого к жесточайшему обморожению рук (крупно повезёт пацану-музыканту, если обойдётся без ампутации как минимум пальчиков) Пёрышкина, начал тянуть время Аркан-Хомут.