Сняв с полки ближайшего к дивану стеллажа аптечку, он быстро обработал ссадину — какое громкое слово — и взялся, наконец, за принесённый Персивалем напиток. Молочный шоколад из автомата, замечательно сладкий — вообще любви к содержимому этих стаканчиков Ньют не питал, но именно это какао было исключением.
Он глянул на Персиваля, который старательно смотрел в окно.
— Мои извинения.
— За что? — изумился Ньют. — Ты не сказал ничего особенно неприятного, ты был кругом прав — это мне выходить на лёд, а не тебе — и шлёпнулся я уж точно не из-за того, что ты прочитал мне нотацию. Право, Персиваль, если бы ты нас не ругал — и так, и ещё сильнее — мы бы каждый год и до Чемпионата страны не доезжали, ну о чём ты говоришь?
Был велик соблазн подёргать его за рукав, встряхнуть, заставить отвернуться от окна и поймать улыбку. Но не понадобилось: Персиваль взглянул на него сам — снова с тем странным выражением лица, какое у него появилось, когда Ньют упал.
— Ну тогда, — медленно произнёс он, тоже начиная улыбаться, — давай какао обратно.
Ньют, фыркнув, залпом допил последние два глотка, кинул стаканчик в мусорку и широко улыбнулся:
— Уже не могу. Да и мог бы — не отдал, зачем оно тебе, ты кофе свой домучай сначала.
Персиваль покосился на стакан, стоявший на подоконнике и махнул рукой:
— После тренировки все пойдём к Якобу, тогда и кофе. И — молодец. Продолжай в том же духе, только постарайся больше не падать.
Ньют снова улыбнулся:
— Постараюсь. Ну, идём?
— Усы сотри, — ворчливо буркнул Персиваль, поднимаясь со стула и перешагивая через столик к выходу из тренерской.
Ньют рассмеялся, провёл по губам тыльной стороной ладони и вышел следом.
В голову ему пришла мысль, что сам Персиваль ещё фигуристом никогда не срывал тройной сальхов. Ни в одной из программ. Все его ошибки приходились совсем на другие элементы.
А значит, стоило пересмотреть его прокаты. Все, что он сможет найти в интернете.
~
— Сынок, ты же в отпуске, — мама, как всегда немного суетливая, поставила перед Криденсом блюдце с уже вторым куском пирога. — И я тебе обещаю, что после этого не буду тебя закармливать, но ты ведь только приехал!
Криденс хмыкнул, но пирог взял. Готовила мама божественно, отказаться было бы преступлением.
— Он с нами ещё и не выпьет, — посетовал отец, наливая себе вина. Криденс устало прижал ладонь ко лбу:
— Пап, я всё-таки ещё несовершеннолетний!
— Как будто мы тебя за это оштрафуем, — добродушно усмехнулся отец, но настаивать не стал.
Криденс откинулся на спинку стула и улыбнулся. Дома всегда было хорошо, а после сезона не получалось представить лучшего места, чтобы успокоить нервы и набраться сил перед следующей чередой чемпионатов. Одно время он подумывал о каких-нибудь диких джунглях, или о башне на острове посреди моря, с отключённым телефоном, в компании ноутбука без интернета, холодильника и микроволновки. И чтобы никого вокруг, полная тишина… Но быстро понял, что это было так, подростковые грёзы на почве происходящего вокруг. Всерьёз он бы никогда на подобное не пошёл. Поэтому такие фантазии приберёг для интервью. Если все остальные способы повлиять на Геллерта с Альбусом окажутся исчерпанными, он скажет журналистам весёлое и завуалированное «сбежать хочется, сил нет».
Хотя на самом деле вряд ли сможет.
Ведь с самого момента перехода под их начало он наконец-то почувствовал себя не бездарностью, которой и не являлся никогда. Именно они вывели его сначала на юниорское золото, а теперь, по окончании сезона — на серебро Чемпионата мира. А ещё Геллерт грозился, что без золота со следующего Чемпионата они не уедут, и именно с их помощью Криденс смог поставить себя так, что его уважали в сборной… Нет, он почти наверняка не сумел бы влиять на них с помощью общественности. И тем более журналистов. Это было бы… даже не то, чтобы неблагодарно или там неблагородно, а попросту гадко.
Выступать на юниорских чемпионатах мира он начал с четырнадцати — на год позже, чем многие. Тренер, взявшая его в тринадцать, не считала, что он готов. А может, он и не был — все видео с его тренировок под началом мисс Салем, которые когда-то делали родители, он упросил их удалить. Так что теперь пересмотреть и определить трезвым взглядом не вышло бы.
Мисс Салем вообще была и оставалась довольно жёсткой в требованиях и методах женщиной. Ругалась она в таких выражениях, что у Криденса духа не хватало потом уточнить у кого-нибудь, что они означают. Могла подъехать стремительно — всегда вела тренировки на льду — и приняться гнуть подопечному ногу вверх, пока тот не начинал орать. Ор, впрочем, не помогал, а служил ещё одной причиной для того, чтобы тебя обозвали как минимум тряпкой.
Нет, её методы имели свои плоды и результаты: страх во все времена оставался сильнейшим рычагом и побуждением к действию. Сделай хорошо, и на тебя не будут кричать, и может, даже скупо похвалят. Только вот нервы у Криденса с ней были ни к чёрту. И если он сейчас жаловался на то, что их ему трепали Альбус и Геллерт, то, если говорить честно, сильно приукрашивал.