Несколько жизней Алекса Гормана. Повесть-фантасмагория

Заметив это, я рассказал старику о сложной судьбе Джека Лондона. Как в юности будущий писатель скитался и, чтобы не умереть с голода, не чурался самой грязной, тяжёлой и малооплачиваемой работы на консервном заводе и в прачке. Как он был рядовым матросом на торговом судне и несколько раз в штормы находился на волоске от гибели. Как сидел в тюрьме. Как замерзал на золотоносных ледяных приисках Клондайка, делясь с друзьями-старателями последним промерзшим куском сухаря, и как он вернулся оттуда без единого цента в кармане…

Но все эти лишения, которые писатель претерпел за свою жизнь, позволили Джеку Лондону узнать героев своих будущих книг, глубоко изучить их сложные характеры, и оправдать их некоторые противоречивые поступки, а иногда даже и преступления.

Свой довольно-таки долгий рассказ я закончил словами:

– Я тоже считаю, что Джек Лондон был великим проходимцем! Потому что он прошёл через всё то, о чём потом писал!

Маккарти восхитила судьба этого писателя до глубины души, и старик спросил, предварительно матерно восхитившись:

– Fuck you! Вот это парень! Он англичанин? – видимо его ввела в заблуждение фамилия «Лондон».

– Нет, американец, – охотно ответил я, с удовольствием отмечая, что Уильям не отмахивается скептически, как обычно, а заинтересовано слушает и размышляет.

Я предложил дать ему книгу, но старик смущенно закряхтел:

– Когда мне читать-то? Расскажи сам…

И с этого дня, каждый вечер после ужина у камина собиралась вся семья Маккарти, и я пересказывал им своими словами мои любимые книги: «Время-не-ждёт», «Мартин Иден», «Белый клык», «Любовь к жизни», «Кусок мяса»…

Когда было смешно, старик Уильям громче всех хохотал (да, да – он умел смеяться!), и украдкой вытирал слёзы в трагических местах. Маккарти был настоящим ребёнком, пытливо постигающим этот огромный и удивительный мир!

Отныне он изменил отношение к писателям, а мой собственный авторитет вырос до неимоверных размеров!

И ещё ранним утром старик уже сгорал от нетерпения – что же я расскажу им сегодня вечером?!

После Джека Лондона я пересказывал семье произведения О’Генри, Киплинга, Ги де Мопассана, Марка Твена, Жюль Верна, Экзюпери, Герберта Уэллса…

И, знаете, это здорово, что я не читал, а именно пересказывал книги!

Потому что надо было видеть умилённое лицо Маккарти, когда он слушал, допустим, «Приключения Тома Сойера» или «Благородный жулик», и как старик, которого ранее все считали тоскливым ворчуном, вдруг подпрыгивал в кресле и дергался от хохота, держась за живот и заражая своим смехом всех остальных!!!

Как по-мальчишески задорно блестели его глаза, когда он слушал или, когда старик чуть ли не капризничал, хлопая себя мозолистыми ладонями по костлявым коленям:

– Fuck you! Давай ещё! Алекс, ещё рассказывай!..

Так я стал не только трудолюбивым и безотказным работником, но и чем-то вроде священной живой реликвии семьи Маккарти…

* * *

Забыл сказать, что на ранчо никто никогда не интересовался – кем же я был до Техаса?!

Канадским хоккеем ковбои не увлекаются, и вряд ли кто-нибудь из них подивился бы прежним спортивным заслугам Алекса Гормана по прозвищу «Sorry».

Для солнечного Техаса важно только одно – как я «держусь в седле» каждодневного изнурительного труда. Только это! – а на остальное…

Однажды поздним вечером в страшную затяжную грозу заехал к нам местный шериф, чтобы переждать бушующую непогодь.

Его вкусно накормили, налили в большую чашку крепкий кофе и, греясь у камина, к моему изумлению, он вспомнил мою фамилию:

– Знавал я одного центрфорварда Алекса Гормана. Все звали его «Sorry», и голкиперы всех НХЛовских команд боялись этого парня… Великий был плеймейкер!

Шериф блаженно выдохнул и, по выражению его лица, я догадался, что он (слава Богу!) никак не ассоциирует легендарного спортсмена со мной! Да разве мог бы кто-нибудь представить, что «Титулованный», «Легендарный», «Великий» хоккеист Алекс Горман, по прозвищу «Sorry», и я (ковбой, пропахший потом и навозом!) – одно и то же лицо?!

А шериф предался пафосным воспоминаниям: