Несколько жизней Алекса Гормана. Повесть-фантасмагория

Константин Филимонов Несколько жизней Алекса Гормана. Повесть-фантасмагория

Посвящаю другу – Евгению Маргулису…

Детективная фантасмагория о «маленьких людях» и Большой политике

ГЛАВА I

Счастье – это короткая дорога между двумя несчастьями…

USA, Чикаго (штат Иллинойс), ноябрь 1963-го года.

На улице шёл мерзкий дождь со снегом, а в кафе было тепло и почему-то немноголюдно.

Обычно в это раннее время за столиками уже кучкуются одни и те же старики – пьют кофе, жуют сэндвичи, омлеты с ветчиной и обсуждают новости утренних газет.

Что они обсуждают-то? Зачем?..

Алексу это занятие всегда казалось странным – как можно интересоваться мировыми проблемами, если твоя собственная жизнь уже на закате?!

Нет, мир устроен неправильно, несправедливо!

Надо не старикам, а молодым платить пенсию – лет этак до сорока, чтобы они узнали вкус жизни, чтобы смогли насладиться всеми дарами цивилизации. А потом уже – пусть работают на благо государства и своих пустоголовых отпрысков, которые, в свою очередь, будут бездельничать до определённого времени.

И при таком раскладе ни у одного папаши не возникнет глупое желание заявить своему взрослеющему сыну:

– Вот я в твои годы…

Впрочем, своего отца Алекс Горман не знал. Слышал о нём что-то от матери, но это было ещё в детстве.

Запомнилось только, что мать очень не любила отвечать на вопрос пытливого Алекса:

– Кто мой отец?

– Гордый напыщенный индюк – вот кто он! – так обычно отвечала мама, и разговор на этом заканчивался.

…Поскольку в первые годы жизни Алекс мыслил яркими образами и видел индюков только на Рождество – уважение к личности отца опускалось ниже плинтуса.

Птица была вкусная, но её обезглавленная жирная тушка всем своим запечённым видом указывала на бренность бытия.

А в пятилетнем возрасте Алекс увидел на ферме живого индюка и вот тогда он испытал настоящий шок!

Это было нечто отвратительное! Индюк громко хрипло горланил, и вместо клюва у него свисала и болталась в разные стороны какая-то несуразная противнейшая сопля…

Весь тот день мальчик мучился вопросами: «Неужели у меня такой отец? Как мама жила вот с этим? У всех – нормальные папы, а мой…»

Сколько лет минуло с тех пор?..

* * *

Когда Алекс Горман вошёл в кафе, то первым делом мельком оглядел посетителей.

Их было двое: какой-то худой суетливый курьер, с бейджиком на лацкане мятого пиджака, нервно-торопливо и жадно доедал свой сэндвич, да ещё незнакомый статный старик в дорогом чёрном костюме и широкополой шляпе сидел в дальнем тёмном углу с таким королевским достоинством, будто с него в это время лепили статую.

За стойкой бара, с тщательностью музейного реставратора, протирал посуду хозяин кафе – тучный, лысый и короткий, как февраль, итальянский еврей Марк Рубинштейн, страдающий астматической отдышкой и старческой ворчливостью.

Алекс прошёл через зал и уселся на высокий барный стул прямо напротив хозяина.

– Привет, Марк! – попытался улыбнуться Алекс.

– Привет, – не очень дружелюбно буркнул хозяин, не отрываясь от своего занятия, и тут же сипло добавил, – В долг даже не проси…

– Марк, на следующей неделе я тебе всё отдам! Ты же знаешь, наверное, что меня приглашают менеджером в Клуб?

В ответ хозяин скептически усмехнулся:

– Тебя – менеджером? – и тут же, кивнув на телевизор над барной стойкой, Марк закатил свои хитрые глаза, будто припоминая, – Да, да, я что-то такое слышал сегодня в утренних новостях: «Папа римский принял ислам! Хрущёв продал Сибирь инопланетянам! Фидель Кастро – это родная сестра Эдгара Гувера!.. Алекс Горман стал менеджером клуба “Chicago Blackhawks”!..»

И безжалостный Рубинштейн (убей его гром!) потряс в воздухе большой толстой тетрадью в чёрном кожаном переплёте, куда он аккуратно записывал всю бухгалтерию и долги своих постоянных посетителей:

– Тебе показать – сколько ты мне уже должен?..

Алекс обречённо опустил голову.

– Могу налить воды с лимоном… – снисходительно предложил Марк.

Алекс взял прохладный стакан с водою и торопливо, практически залпом, проглотил жидкость.

На мгновение стало легче, но печень требовала виски со льдом или хотя бы кружку пенящегося свежего пива.