Нескучная жизнь policeman(a) Чапаева

— Рассказывай, сука! — неожиданно для самого себя заорал я, сделав несколько шагов в сторону съёжившегося от крика задержанного. — Где нож, которым убивал девушку? Зима, вытряхивай его чемодан.

Сергей открыл чемодан Муртаева и вывернул его содержимое на пол. Коробка с обувью, несколько цветных платков, игрушки для детей, две банки красной икры, плотный рулон какого-то цветастого материала…

— Серёга, рулон раскатай… — попросил я, наблюдая за реакцией Муртаева.

И реакция последовала сразу, как только Зима взял в руки рулон бархатистой материи.

— Сирога, эта нилзя… Эта подарок маме невесты. Нилзя, мущина, трогать! — почти закричал внезапно возбудившийся таджик.

Зима взял за край рулон материи и рывком бросил его в противоположный угол комнаты. Цветастый бархат эдакой яркой тропинкой начал раскручиваться на грязном полу. Неожиданно все мы услышали тяжёлый объёмный металлический звон. Из размотавшегося рулона на кафельный пол «раздевалки» плашмя упал нож необычной формы. К ножу, дёргая за спиной руками в наручниках, бросился Муртаев. Но короткая подсечка Шароева сбила его с ног, заставив вплотную рассматривать давно немытый кафельный пол.

Секунд десять мы молчали, глядя на лежащий возле наших ног оригинальный нож явно ручной работы. Отполированная ручка, сделанная из рога какого-то животного. Широкое кованое лезвие с одной режущей кромкой. Сам металл был необычно серого цвета с тёмными вкраплениями. Шароев достал из кармана куртки плотный прозрачный целлофановый пакет и осторожно положил туда нож. Потом протянул его мне и уверенно сказал:

— Это корд. Ручная эксклюзивная работа. Национальное холодное оружие среднеазиатов. У таджиков этот нож как меч у японцев. Такие ножи передаются в роду по наследству. Потерять корд — позор. Дорогая хрень, между прочим.

— Сам хрень! — закричал, вставая с пола Муртаев. — Из турьма выйду — отдашь!

— А кто тебе сказал, что ты до тюрьмы доживёшь? — демонстративно вынимая свой табельный, заорал ему на ухо Зимин, воткнув ствол пистолета в правый глаз Муртаева. — Не будет тебе тюрьмы, а твоему сыну свадьбы! Сдохнете все! Завтра сюда твоего сына привезут! За ним уже поехали… Я сам… лично его… вот этими руками!

— Зачем сын? Сын — Сархат — в кишлаке был! Это я! Я сам один девчонка убивал, — застонал, задёргался, упав на колени, Муртаев.

Я понял, что Зима нашёл правильную лазейку к искажённому сознанию убийцы. Сын Сархат — вот что главное в жизни у этого пришибленного жизнью человека.

В эту брешь и нужно было загружать вопросы, пока Муртаев ещё был способен на них отвечать.

— Кольцо где? — встряхнув скулящего что-то на своём языке упыря, зло спросил я. — Из-за кольца убил?

— У меня-я-я-я… — всхлипнул Муртаев. — Не хотел… девка упрямый!

— Давай сюда, падла, — протянув к нему руку, сказал я, с трудом подавляя в себе желание порвать этого лиходея на лоскуты.

— У меня он, — опять повторил таджик, несколько раз низко кивнув головой.

— Сожрал… он сожрал кольцо, Васильич! — брезгливо поморщившись, крикнул Зима, замахнувшись на мерзавца.

— Ах, ты, тварь ненасытная! — неожиданно заорал, бешено вращая зрачками, Шароев. — Шеф, дай мне нож, я ему сейчас кишки выпущу!

— Давай! — в ответ крикнул я, протягивая Женьке нож.

— Не надо! Я сам… кольцо сам выйдет! Вчера глотал… — заверещал съёжившийся от ужаса убийца, и мы поняли, что он говорит правду.

А дальше… А дальше Зима сбегал в «Союзпечать» и принёс с десяток газет и доску с гвоздями от овощного ящика. Шароев снял с «контрабандиста» штаны и усадил «подумать» над случившимся. Короче, процесс был мучительный для одного и омерзительный для остальных. Нашли мы обручальное кольцо с брюликом… Все манипуляции и процедуры снимались на два телефона. А допрос записывался на айфон Зимина и дублировался записью диктофона Шароева. У вернувшихся с ужина мужиков из линейного отделения полиции мы разжились несколькими официальными бланками допросов подозреваемых, досмотров личных вещей и выемки улик преступления. А наш уже знакомый старлей — дежурный по отделению — послал своего помощника на вокзал, и тот привёл вполне себе приличных понятых. Так что пришлось ещё раз заматывать нож в «куклу» и повторно обыскивать чемодан задержанного. Таким образом, были соблюдены все процедурные вопросы и правила ведения следственных мероприятий. Ну и я пообещал «местным», что от лица нашего управления пришлю в линейный отдел полиции благодарственное письмо, особо отметив оперативную помощь в лице дежурной смены.

По дороге в Управление, бодая от безысходности ящик с инструментами в багажном отделении моей машины, Муртаев плаксиво повторял одно и то же:

— Не надо Сархат Москва. Мальчик хороший, я плохой. Меня турма, Сархат пусть Фатьма женится.

* * *