Есть такой день в календаре! День, который приводит в трепетное состояние практически всё население нашей необъятной. В смысле — то население, имеющее на иждивении отпрысков возрастом от шести до семи лет. День, когда несмышлёныши в белых гольфиках и носочках, зажав в потных ладошках огромные букеты с хризантемами (гвоздиками, гладиолусами, ромашками и георгинами), чуть не опрокидываясь назад от тяжеленных ранцев, идут на встречу с неизвестностью. Они идут и не подозревают, что Государство без суда и следствия уже «приговорило» их к одиннадцати годам (правда, режим содержания детей выбирают их родители) лишения детства. День, когда молодые (и не очень) родители, придерживая своё теряющее равновесие чадо, уверенно направляют его в сторону яростно трепещущегося на ветру выцветшего плаката с поплывшими буквами: «Добро пожаловать в мир знаний!» Папы, нетерпеливо щёлкающие фотоаппаратами телефонов. Мамы, добросовестно пытающиеся всплакнуть. Бабушки, сующие сторублёвки в карман любимому внучку «на сок и пирожок». И только каждый второй вменяемый дед, глядя на всю эту суету, тяжело вздыхая, еле слышно бубнил себе под нос: «А Петрович, на рыбалку уехал…» И, увидев расстроенное лицо тестя, зятья трогательно морщили носы, сопереживая: «Надо ж, как деда торкнуло… Вечером вискарика плесну старику».
Преподавательский состав, построенный директором школы (историком по образованию) по всем правилам древнеримского военного искусства в двойную фалангу, как при Второй Пунической войне, олицетворял собой стойкость, силу духа и непоколебимую веру в народное образование. Правда, стоящая на правом фланге Ида Моисеевна тихо, но так, чтобы все слышали, прошептала, глотая буковку «р»:
— Смот…ите, Калибе…дыева Фатьма ещё одного п… ивела… Тепе…ь у нас с пе…вого класса по пятый есть свои Калибе…дыевы. Твё…дые «т. оечники». Слушайте, куда катимся? Не поняла… смот…ите, смот…ите она опять бе…еменна?
Всего этого я не увижу и не услышу. Потому что Женьку в первый класс поведу не я, а палочка-всех-выручалочка — Фира Самойловна Петрова (по мужу). Правда, ещё вчера вечером, видя, как всё это меня напрягает, Женька, подперев щёчку кулачком, предложила:
— Андрюш, может, подождём? Читать, писать и считать до ста я умею… Это когда ещё этих всех научат? А мы к тому времени таблицу умножения выучим и придём.
Но тётя Фира, ополоснув руки от муки для того, чтобы дать Женьке подзатыльник, сказала:
— Шо за кипиш? Завтра красиво одеваемся и идём в эту вашу школу! И заруби у себя на носу, пацанка, первое сентября запоминается только одно!
Я не знаю какой там у евреев бог и не обидится ли он, если я за него просто выпью… Подниму за этого мужика рюмку и скажу, на всякий случай перекрестясь: «Спасибо, товарищ!»
Но и это ещё не всё! Мой старший сын, Фёдор Андреевич Чапаев, сегодня след в след вступает своим сорок пятым размером в мой сорок четвёртый… Поясню… Федьку после окончания Московского Суворовского училища приняли на первый курс Московского университета МВД имени В. Я. Кикотя на специальность «Правоохранительная деятельность». И теперь мой старший мальчик… моя кровиночка… стоит один на плацу легендарного учебного заведения по адресу: ул. Академика Волгина, 12… Ладно, его мамаша (моя первая жена) где-то там, недалеко, а вот муж ейный… Я должен стоять рядом и гордиться своим парнем, а не получается! Конечно, позвонил Федьке, объяснился. Сын выслушал и ответил уже не юношеским баском:
— Всё нормально, бать. Я понимаю.
Ну и «вишенка на торте»… Позвонила мне вчера вечером моя Ксюша и радостным голосом, переходящим временами в зашифрованный восторженный писк, объявила:
— Андрюшка, нас выписывают! У Андрея Андреевича и у меня всё в порядке. Хотим домой! Тебе эсэмэску пришлют, когда нас можно будет забрать. Цветы и тортик не забудь, подполковник!
Я, конечно:
— Ксюша, может быть, не стоит спешить? У вас точно всё в порядке? Я ещё, кстати, с врачом… Может, ещё пару…
— Чапаев! Ты кроватку купил? — оборвался на полуслове предположительно продолжительный монолог Ксении Владимировны. Видно, оплаченное время за мобильник медсестры закончилось.
Совершенно случайно мой разговор с мамочкой моего младшего сына услышал полковник Лядов Иван Макарович. Мы с операми заехали к ним по случаю сорока дней со дня смерти их дочери — Светланы Лядовой. Осунувшийся, похудевший после тяжёлой болезни полковник выслушал второпях мною высказанное о навалившихся проблемах и, похлопав меня по плечу, сказал:
— Всё будет хорошо, Андрей. Мы с Кирой Михайловной подумаем, как тебе помочь.
А на утро следующего дня мне позвонила его жена, Лядова Кира Михайловна, и тоном, не терпящим возражений, сообщила:
— Андрей, Ксюшеньку и Андрюшеньку мы с Иваном Макаровичем из роддома к себе заберём. Две