Несломленная (СИ)

??????????????????????????   Она пристально посмотрела на Феликса, который не знал, куда девать глаза. Встав со стула, она повернулась к мужчинам спиной и, набравшись решимости, подняла край футболки и сдернула пластырь. Они увидели овал, с надписью по – арабски внутри, замысловато украшенный лепестками и продолговатыми завитушками. По долгу службы повидавшие всякого, приучившиеся смотреть на преступления как на работу, суровые полицейские потеряли дар речи. Как два соляных столба, застыли друзья, безотчетно понимая, что сейчас услышат что-то страшное, к чему их логичные умы не были готовы.

      - Я знала, что Феликс ненавидит татуировки на теле женщин, и поэтому боялась ее показать, тем более это была не моя причуда, а признак насилия. Думала как-то ее свести, но тут неожиданно все так изменилось из-за беременности. Этим Махмуд хотел показать, что я его вещь..

      Он так восхищался моими волосами, и мне пришлось их испортить. Я залепила все локоны жвачкой, чтобы к ним противно было прикоснуться. Хотела доказать, что никогда не соглашусь жить в гареме. В наказание он велел остричь меня наголо и сделать татуировку. Без анестезии и на самом болезненном месте. А потом я отказалась от еды.

     Алене все трудней было сохранять выдержку. Все то, что ее мучило, жгло вспышками воспоминаний, стремилось выплеснуться, как раскаленная лава из присыпанного пеплом забвения жерла вулкана. Чувствуя, что эмоции вот-вот захлестнут ее и она разрыдается, Алена до боли закусила губу.

       - Я хотела, чтобы он не хотел меня. Я ждала неизвестно чего, надеялась, что Феликс меня найдет. Или уже не надеялась…Но в гареме я бы не жила, это точно.

       Немного помолчав, чтобы собраться с силами, она тихо добавила, глядя на Рогозина:

      - И первый и единственный мой мужчина – это Феликс. И первая близость была с ним на острове. Я думала, что он понял это.

    Последние слова дались ей с большим трудом, голос дрожал, а из глаз тихо, одна за одной, закапали крупные слезинки.

        От потрясения в горле пересохло, в висках застучало, и Феликс готов был провалиться сквозь землю, рассыпаться в прах, испариться, только бы избавиться от осознания собственного ничтожества. Его девочка, этот беззащитный отчаянный воробышек готов был пожертвовать жизнью, чтобы отстоять свою честь, свое женское достоинство. А он, упертый осел, натянул на себя по самые уши нимб благодетеля, отпустившего все ее грехи, и не удосужился выслушать то, что его девушка иногда порывалась сама рассказать.

       И самое страшное, что на острове, услышав ее вскрик, даже не подумал, что его желанная, его любимая Аленка сумела сберечь себя для него. Он с ужасом почувствовал себя каменным фаллосом, который ритуально-бездушно лишал целомудренности девушек в некоторых племенах. Самый сокровенный, сакральный момент в ее жизни он превратил в бытовое «погреться».

     Таких событий, которые впечатываются на всю жизнь в память сердца, души, разума, очень немного. Первый поцелуй, первая близость, свадьба, рождение ребенка. А он даже не поблагодарил свою девочку! Не сказал ей нежных слов!

      Он безбожно лажал в отношениях с Аленой, он постоянно все портил. Жгучий стыд, казалось, облил чуть ли не кипящей смолой душу при воспоминании о его реакции на беременность.

    Все самое нежное, трепетное, чего заслуживала Алена, он изгадил. А потом еще удивлялся, почему она выглядит такой растерянной.

     Идиот!!! Как у нее хватает душевных сил выдерживать все это и каждый день прощать его. Плакать он не умел, но горячий ком из раскаяния и боли уже подкатил к горлу, намертво сдавив его, лишив возможности что- либо сказать в свое оправдание.

      Потрясенный услышанным, Рогозин залепил ответного «леща» другу. Тот даже и не пытался защититься. Он готов был попросить еще парочку увесистых затрещин, чтобы физическое воздействие хоть как –то сняло с души сцементировавшийся камень из стыда, душевных терзаний и угрызений совести.

     Тут только до сознания Алены достучалась мысль, объяснявшая их странные отношения. Она похолодела. Слезы мгновенно высохли. Их место занял холодный гнев, который полыхал в ее голубых глазах, как огни Святого Эльма. Как всегда, во взрывоопасной ситуации, она обращалась к Феликсу на «Вы» и по имени –отчеству.

     Чеканя каждый слог, хлестко, твердо глядя в глаза своему мужчине, она стальным голосом произнесла:

     - Феликс Андреевич! И вы могли подумать, что я согласилась бы выйти за вас замуж, будучи беременной от другого?! Так вот вы какого мнения обо мне?! Я не уверена, что даже смогла быть бы с вами, если бы тому человеку удалось овладеть мной. И хоть в этом не было бы моей вины, я чувствовала себя грязной. И расценивала бы как измену.