Почти все уже расселись на обозначенных записочками местах. А вот и главные герои застолья в забрызганных фартуках, с кривыми ножами возвращаются из кухни, где открывали неподатливые, запаянные кальцием створки устриц. Уже откупорены бутылки, вино перелито в сосуды, резко расширяющиеся книзу, – считается, что оно должно насытиться кислородом и благодаря этому обрести мягкий вкус. Сатурация перед сатурналиями.
Дальше начинается смена блюд, шумные тосты, наперебой переводят с французского на русский и – алаверды – на французский. Потом в шутку кто-то по-русски запевает «Марсельезу», французы подхватывают, но уже на полном серьезе, с наступательным азартом. Потом все вместе поют «Подмосковные вечера», и глаза у
На следующий день встают поздно, пьют пиво, неохотно завтракают, играют в карты, спорят о политике, уже забыв о политкорректности. Тем временем русская часть семьи сообща в большой кастрюле готовит
На плите близится к завершению наш ответ французским улиткам и зеленой плесени на сыре. В кастрюле колышется багровый закат. И уже совсем скоро будет извлечено из холодильника домашнее сало (подарок украинских гастарбайтеров, ремонтировавших водопровод на даче) и белозубые дольки чеснока, взращенного на подмосковных угодьях.
Как тут не вспомнить знатоков и певцов русской кухни Вайля и Гениса! Как зависали маститые классики над дачными грядками, почти левитируя, зорко отыскивали первую пробившуюся зелень: сладкие стрелки лука, редис под названием «французский завтрак», не гнушались кудрявыми побегами моркови и нежно-бордовыми листочками свеклы. А однажды ранним утром, пока все мирно спали, Генис, одолеваемый сильным чувством прекрасного, мощно вскопал газон перед домом, впоследствии там посадили яблоню. Ее-то плоды и прибыли сейчас во Францию.
«О, лебедиво!..» Но это уже о сметане. Нет во Франции такой сметаны, которую следует класть в борщ. Есть крем-фреш, по сути, сливки… Ну, что поделаешь, будем класть в тарелки крем-фреш…. Вдохновение? О да! И творческая мука на лицах русской троицы, озабоченно хлопочущей у чугунной средневековой плиты. «Кислоты достаточно? Попробуй, Софи…» «C'est magnifique! Et cette acidité, c'est bon pour le bortsch?»[24]
Но в этой атмосфере праздника обязательно наступает момент, когда в комнате вдруг кто-то произносит слово
На широком столе сдвигают в сторону бутылки, убирают посуду и, как в Генеральном штабе, раскладывают подробную карту местности. Склонясь над нею, то и дело поправляя съезжающие на кончик носа очки, Бернар в своем привычном серо-коричневом шерстяном пиджаке и темной хлопковой рубашке нервно пожевывает сухими губами. Под рукой наготове увеличительное стекло со встроенным освещением. И кажется, если еще немного приблизить линзу к карте, удастся разглядеть не только подробности ландшафта, но и верхушки деревьев, а то и людей, снизу машущих нам с возгласами: «Бон анне! Бон шанс!»
Смешной кадык на жилистой тонкой шее, перехваченной пуговицей рубашки, пульсирует, как поршенек игрушечного паровоза. В такие минуты Бернара лучше не отвлекать, иначе, как он говорит, ему не удастся разработать наиболее сложный и, вероятно, самый интересный маршрут, по сути, марш-бросок в запланированную неизвестность…
–
–