Неслышный зов

Край ты мой болотный,
Край ты озерной.
Рос я беззаботным,
Неслух озорной.
Вмиг все изменилось:
Скрылся солнца круг,
Хмарью озеро покрылось,
Загрустил я вдруг.
Закручинился в тиши,
Стал, как сыч, смурным.
И не радуют ерши,
Ни костровый дым.

Смеха стихотворение не вызвало. Но сразу же из разных мест вверх потянулись руки. Почти все желали высказаться.

Выступающие двояко разбирали прочитанное произведение: если оно сочинено всерьез, то не всюду выдержан размер, начало похоже на строки некоторых есенинских стихотворений, а середина почти частушечная. Если же сочинена пародия, то в ней не хватает остроты. Неизвестно, кого автор высмеивает. Он просто идет по легкому пути. Пародии пишутся злей и остроумней…

В общем, наговорили столько, что Ромка сидел с горящими ушами и дал себе зарок больше не читать стихов среди поэтов. Ярвич, видно, понял его состояние, потому что в заключение заговорил с улыбкой:

— Раздраконили вы нашего Грома в пух и прах. Растерзать своего друга поэта вы всегда горазды. Но я ваши выступления воспринял как самокритику — удары по собственным стишатам. Я умышленно выбрал «Край ты мой болотный». В нем типические огрехи ваших стихотворений, которых у меня накопилось множество. Жаль, что некоторые из вас свои творения оценивают высоким баллом, а чужие — самым низким. А должен сказать, что у Грома я все же уловил искру божью. А это не всякому дано. Я прочту из тетрадки эпиграмму: «Цирпила с Янном — без изъяна, а без Янна — обезьяна». Ведь ловко найдено? Или вот шуточная стишина:

Щука плыла трепеща,
Увидала вдруг леща…
Трепыхнула трепещом
И погналась за лещом…

Ярвич поглядел на присутствующих и, приметив на их лицах невольные улыбки, добавил:

— На первый взгляд — пустяковина. А в ней есть поиск и, можно сказать, бесстрашие. Автор не дрогнул перед неожиданно родившимся «трепещом». Ввел новое слово, и оно у него заиграло…

Трудно было понять, утешает ли Ярвич или говорит всерьез, но Ромка воспрянул духом, он уже не чувствовал себя раздетым догола и поверженным.

Чтобы не вызвать лишних разговоров, в обеденный перерыв Ромка договорился с Ниной встретиться не на лестничной площадке общежития, а на Мойке, против дома Мари.

Он пришел к чугунной решетке набережной минут на десять раньше ее. Замерзшая речка была захламлена грудами грязного снега, который дворники сбрасывали за парапет. Стоять здесь было скучно.

Нина прибежала запыхавшаяся.

— Прости, — попросила она. — Я ведь шла пешком. Не оказалось мелочи на трамвай.

— А крупные дома на рояле забыла, — насмешливо вставил Ромка. Он ведь тоже не имел денег на трамвай. До моста проехал на подножке, а по набережной шагал пешком.

Набравшись духу, они поднялись по лестнице на седьмой этаж и робко нажали кнопку звонка. Дверь открыла Елизавета Викторовна. Сергея Евгеньевича не было дома, но старушка приветливо приняла гостей: зажгла свет в прихожей, чтобы они разделись, затем провела в комнату сына и сказала:

— Если верхнего света мало, включите настольную лампу. Чернила, перья, бумага — все здесь на столе. Располагайтесь и работайте. А я вам потом чайку принесу.

Освоясь, Нина вытащила из сумки несколько листков и стала читать свои черновые наброски. Характеры и повадки обществоведа и литератора она объединила, сделала рассеянного преподавателя, очень похожего на обоих.

Сценка Ромке показалась вяловатой, но он похвалил Нину за смелость обобщения и тут же предложил:

— Давай добавим еще одного преподавателя, похожего на нашего физика. Пусть Первый уходит за журналом, а в класс тут же заглядывает Второй и спрашивает: «Не у вас ли я сегодня?» Озорники обрадованно кричат: «У нас, у нас!» Физик входит в класс и спрашивает: «На чем мы остановились в прошлый раз?» — «На том, как вы махновцев одурачили!» — отвечает впереди сидящий. «Но это не мой предмет, я спрашиваю, что мы проходили по плану?» — «Не знаем, — хором отвечают ученики, — лучше расскажите, как вы голышом в плен попали!» — «Что вы, что вы!» — машет руками преподаватель. В ответ поднимается писк, вой, мяуканье, стук, топот. Преподаватель в панике бросается к двери, выглядывает: нет ли в коридоре грозного завуча? Затем умоляет: «Тише… ну не шумите так. Я согласен… Расскажу, только помолчите!» Тут появляется Первый с другим журналом. Идет дурашливый разговор между преподавателями, в котором выясняется, что они не знают учеников в лицо и не уверены, в тот ли попали класс.

Нине добавка понравилась. Вместе они стали сочинять и записывать всю сцену. Получилось смешно. Когда пришел Сергей Евгеньевич, они прочли ему уже готовый номер.

— Это, конечно, в стиле народных представлений… Забавно… Но какая карикатура на наших преподавателей! Они же мне голову оторвут!