Несмотря ни на что

Чувство злобного унижения охватило ее; она неподвижно лежала в объятиях Джона. Он же легкими поцелуями касался ее завитков, шепча, что они похожи на крылья бабочек, — такие же мягкие, шелковистые и сверкающие.

Вот только это он и будет давать ей — ласки, благоразумную супружескую нежность. А она ждала от него поклонения, душевного упоения, отрешения от себя, а не этого полурыцарского, полумальчишеского бесцветного «ухаживания».

Прошлой ночью, после поцелуя в гондоле, она призналась себе, что любит его. Любит чуть не с первой встречи. И думала, что и он любит ее.

Кэро теперь недоумевала, как это ее, видевшую смысл существования в том, чтобы открывать и удовлетворять все новые импульсы, потребности, ощущения, мог привлечь Джон, который даже не обладал той веселой наглостью, с какой некоторые мужчины подходят к женщине, «чтобы развлечься».

Джон не говорил ей того, что говорило множество других, — а между тем и он не святой, не невинный агнец. Сдержанность придавала ему таинственность в глазах Кэро, и ей страстно хотелось разбудить то другое «я», что спало в нем. Он покорил ее именно тем, что не добивался ничего, что, не будучи холодным, казался неуязвимым и далеким.

Даже тогда, когда Джон целовал ее в гондоле, она с досадой отдавала себе отчет в том, что он способен любить, но еще не любит.

Потом… потом произошел разговор о политике за ленчем.

Быть может, глаза Джона выдавали то, что он не решился бы сказать вслух. Быть может, Кэролайн угадала правду именно потому, что была в этот момент, как она мысленно называла это, «одержима Джоном». Как бы то ни было, — тогда за столом она угадала и сразу возмутилась против того, что угадала в Джоне.

Но потом, увидев его ожидающим в ее комнате, поддавшись чувству, которое вызывали в ней его торопливые жадные поцелуи, она устыдилась своего подозрения. А тут Джон вдруг своим признанием подтверждает его!

— Так ты бы хотел уехать? — пробормотала она снова.

Джон засмеялся немного сконфуженно.

— Хотел бы, правда? — настаивала Кэро.

— Нет, если ты предпочитаешь оставаться, — сказал он, добросовестно стараясь убедить себя, что их желания совпадают.

— Ты вполне уверен?

— Уверен.

Он снова поцеловал ее.

— Если так, мы остаемся. Люблю, когда меня балуют!

Она обхватила голову Джона и потянула ее вниз.

— Целуй меня, целуй, я добьюсь того, что ты будешь обожать меня так, как я хочу, слышишь? Добьюсь!

Но когда Джон, наконец, ушел переодеваться к обеду, Кэро долго еще сидела на диване, устремив в одну точку сверкающие глаза. Она любила Джона, и в силу своей натуры, именно потому, что любила его, — жаждала ранить так же больно, как больно он ранил ее тщеславие!

— Да как он смел?! — спросила вслух.

Так сидела она очень прямо, неподвижно, словно вглядываясь в свое будущее, когда в дверях спальни показалась горничная.

— Помогите мне одеться, — резко скомандовала Кэро. — Только скорее, пожалуйста.

Девушка достала платье белое с золотом, воздушное сочетание газа и шелка.

— Для обеда по случаю помолвки это подойдет, мадемуазель?

Кэролайн отрывисто засмеялась.

— Я надену черное бархатное. И достаньте мою зеленую шаль, я возьму ее с собой вниз на случай, если мы выйдем после обеда.

Леди Кэрлью сказала беспомощно: «О, милочка!», когда Кэролайн появилась в столовой в своем черном бархатном «футляре» с черным тюлем, закрывавшем горло до самого подбородка. Она выглядела в нем очень красивой, но впечатление получилось какое-то похоронное.

— Эге, Кэро, это что же — траур по утраченным возможностям? — участливо осведомился Дерри.

Лорд Кэрлью посмотрел на дочь с выражением легкого неудовольствия, но не сказал ничего.

Джон и Чип вошли одновременно, у каждого красовался белый цветок в петлице.

— «Смотрите, вот идет победитель», — запел Дерри на мотив модной песенки.

За обедом Кэро была весела и болтлива. Разговор ее так и сверкал остроумием.

— А как же речи? — требовал Дерри. — Без речей нельзя! Ну-ка, Джон, покажите себя мужчиной! Будьте на высоте положения!

— Речь буду держать я! — сказала Кэро весело. — Совсем коротенькую, даже у Дерри хватит терпения дослушать. Итак, леди и джентльмены, довожу до вашего сведения, что все мы завтра едем в Лондон и Джон будет министром, как только нам удастся сделать его таковым!

Будущий министр смотрел на нее с изумлением. Она бросила ему взгляд, исполнивший его трепетом.

После обеда она увлекла его на террасу. Спустившись по ступеням вниз, поджидали гондолу.

— Скажите, ради Бога, почему вы вдруг переменили решение? — спросил Джон.

— А вы довольны?

Она не отводила испытующих глаз от его лица, освещенного стоявшей на каменных перилах лампой.

— Пожалуй, да, — отвечал Джон. — И тронут вашей уступкой, дорогая!

Он притянул ее ближе и почувствовал, как она дрожит от его прикосновения. Все складывалось великолепно, он был счастлив. Заключив ее в объятия, целовал губы, глаза, волосы.

— Клянусь Богом, я люблю тебя, — пробормотал он.

Гондола врезалась в гладкую поверхность воды у истертых мраморных ступеней.

Джон помог Кэро войти и сел рядом с нею, рука об руку, словно боясь пропустить какое-нибудь слово.