Несносная заложница

Вряд-ли хотя бы в тридцати километрах отсюда есть хоть одна похожая хижина. Это единственный дом на всю ближайшую округу. Оно и понятно. Гуща леса — не то место, где можно постоянно жить. От трассы далеко, живность всякая — скот не разведешь, да и комфортом тут и не пахнет. Хижина охотника — надежное место, чтобы затаиться на какой-то срок.

Подхожу к хлипкому деревянному забору, когда-то сделанному собственными руками. Это место хорошо мне знакомо. Но, кажется, я здесь не был так давно, что все рассматриваю будто бы впервые.Очертания покосившегося небольшого домика, что, вероятно, по размерам меньше в половину моей квартиры, не в пример просторной и светлой. Перевожу взгляд на сарай, задумываясь, поместится ли там тачка. Оставлять ее на виду — не лучшая идея. На маленьком участке также имеется будка, в которой давно нет собаки, колодец и генератор — щедрый подарок отца своему тестю, что был заядлым охотником и все свое свободное время проводил в хижине.

Рукой нащупываю ржавый замок с другой стороны забора. Он точно в том месте, где я помню. Подается не сразу, но немного усилий и я открываю деревянную дверцу. Решительно иду к двери, нащупываю под козырьком крыши ключ, чтобы затем открыть дверь.

Небольшая кухонька с деревянным столом, когда-то рабочим холодильником и комната с двумя кроватями. Когда-то совсем молодые и зеленые мы водили сюда девчат из соседних сел, а пару раз и одноклассниц. В то время это было крутым приключением уехать тайком от родаков за город и обосноваться в хижине, петь песни под гитару, а затем познавать первые ласки и отдаваться новым ощущениям. Пожалуй, какая никакая, а романтика и в моей жизни присутствовала.

В доме холодно так же, как и на улице. Если не растопить печь мы просто окоченеем до утра. Есть, безусловно, еще способы разогреться, но вряд ли они понравятся моей спутнице.

Пока девчонка продолжает себе сладко спать в теплой машине, я растапливаю печь и даже набираю воду с колодца. Нахожу в комоде постельное: мое — с роботами, и Шурика — с тачками. Стелю и вместе с тем поражаюсь своей заботливости. Хоть это и вряд ли кто-то белобрысый оценит. Папина дочка явно не привыкла к таким условиям. Ей президентский люкс подавай! Но, так или иначе, а выбора я ей не оставил.

Бреду во двор, подхожу к машине. Павлова по-прежнему дрыхнет, как сурок. Свернувшись калачиком, согревая себя руками.

Открываю дверь, дергаю ее за плечо. Не сильно, но достаточно чтобы проснуться.

— Просыпайся.

Девчонка отмахивается, что-то невнятное бурчит сонным голосом, и, не раскрывая глаз, сильнее сворачивается.

— Харе дрыхнуть, принцесса. Поцелуя не дождешься, — снова дергаю, на сей раз сильнее.

— Отстань, тролль.

Хм, занятно.… Так меня еще не называли.

— Если сейчас не проснешься, то я кину тебя в снег.

Моментально ее глаза распахиваются. Удивленно на меня глядят, затем разочарованно, будто вовсе не меня она ожидала увидеть.

— А это ты, — хмыкает. — Мне и здесь хорошо, — зевает, ерзая. — Иди броди дальше.

Жалость я говорил? О, не-ет, забудьте! Я определенно точно хочу эту выскочку поставить на место. А место ее напротив моей ширинки.

Оставив всякие сомнения, за шкирку вытаскиваю из тачки, волочу в дом под ее визжание и брань.

— Конь педальный!

— Ты же леди, — едко цежу, — разве папочка не говорил, что выражаться не красиво?

— Пошел ты! — ногтями впивается мне в руку. Больно, зараза, но я терплю. Сжимаю зубы, медитирую про себя, но терплю. Ровно до тех пор, пока она не начинает царапаться.

— Отпусти меня! Живо!

И я отпускаю. Просто стряхиваю ее со своей руки, отчего она шлепается на задницу.

— Иди! — раскидываю руки в сторону, давая ей вольную.

Павлова поднимается, ежится от холода, мотая головой по сторонам. Вижу, как сглатывает.

— Ну, чего встала? Иди броди! — кидаю ей ее же слова. Однако девчонка не настолько глупая, какой хочет казаться. Стоит, точно примороженная к месту, руками обнимая себя за плечи.

— Все четыре стороны, и все они твои. Выбирай!

Она и выбирает. Подбирает остатки своей гордости, задирает нос и мчится в дом под мой победный смешок.

До чего же скандальная особа!

Только я успеваю поставить машину в сарай и выйти во двор, когда она на всех парах несется обратно. Глаза горят, нижняя губа дрожит, а плечи воинственно расправлены.

Ну, что на этот раз?!

— Я не буду спать в этом клоповнике!

— Ну, простите, ваше величество! — ерничаю. — Больше мне предложить вам нечего.

Павлова поворачивается на то место, где была машина. Остолбевает, рассеяно моргая.

— Я хочу в машину, — с требовательными нотками произносит, в своей обычной капризной манере.

— Нет, — твердо отрезаю.

— Но я хочу!

— Хотеть не вредно.

— Я не буду там спать.

У меня нет сил больше с ней спорить. Нет сил терпеть ее загоны. Она довела меня до ручки. Ей стоит поаплодировать, потому что на самом деле у меня терпение святого. Задираю голову к небу. Вздыхаю, и устало ей объясняю: