Несносный ребенок. Автобиография

Миссия Патрика Гранперре была простой: весь вечер он убеждал меня, что я должен оставить мысль о профессии, о которой не имел никакого представления. Патрик приехал на мотоцикле. На нем были джинсы, футболка и кроссовки. Он держал себя непринужденно, глаза его сверкали, а в глубине их горел огонек, который я тут же распознал. Легкое помешательство, страсть. Я уже видел такой огонек во взгляде Майоля, на глубине сто метров от поверхности. Парень был увлечен, и это делало его красивым.

В начале ужина он напустил на себя суровый вид, описывая мне свое ремесло, но я чувствовал, что он говорил все это для проформы. К несчастью для него, я задал ему правильные вопросы, и он быстро понял, что я совсем не таков, как мои родители.

За десертом он уже ничего не изображал и завелся, позволив прорваться наружу своей страсти. Если вначале он играл на моих нервах, то потом исполнял исключительно Вагнера. Франсуа уже не мог его остановить, мама кривилась, а я был на седьмом небе.

Уходя, Патрик бросил мне:

– В следующие выходные мы снимаем короткий метр. Ты можешь прийти взглянуть, тем более что нам потребуется рабочая сила.

– А что значит короткий метр? – наивно спросил я.

– Короткометражка. Короткий фильм продолжительностью менее десяти минут. Это бесплатная работа, – ответил он.

Мне только что преподали мой первый урок в сфере кино.

В следующие дни эйфория поутихла, так как мама изводила меня бесконечными разговорами о том, как интересно учиться в школе, в то время как Франсуа изничтожал репутацию своего друга.

– Патрик – мой друг, но он сумасшедший. К тому же он наркоман, а кино занимается лишь потому, что у него очень богатый отец.

Мне трудно себе представить, что бы он говорил о Патрике, будь тот его врагом.

Что касается матери, то, если бы у школы было столько достоинств, с чего бы она ее бросила в пятнадцать лет? Ни один из их доводов не возымел своего действия и не заставил меня забыть огонек, что светился во взгляде Патрика.

Я решил пойти на съемки и составить собственное суждение. «И да пребудет с тобой Сила!» – шепнул мне Оби-Ван Кеноби.

В субботу я встал в 7 утра, чтобы попасть на поезд, который отправлялся в 8:30. На улице лило как из ведра, и я знал, что мне придется изрядно помучиться, прежде чем кто-нибудь удосужится отвезти меня на вокзал. А потому колебался и встал отнюдь не сразу. Первую попытку я предпринял в спальне матери, и Франсуа зарычал, как медведь, которого потревожили во время зимней спячки. О поезде в 8:30 пришлось забыть. Мой энтузиазм был уже на исходе, но перспектива провести уикенд запертым в четырех стенах с этой псевдо-семейкой меня тоже не вдохновляла. Тогда я позвонил Николь Блашер, нашим бывшим соседям в Лезиньи, которые переехали вслед за нами и жили теперь в двух километрах от нас. Николь как раз собиралась в то утро в город, и она согласилась меня подбросить. Я успел на 10-часовой поезд. По приезде в Париж я спустился в метро и вышел на станции «Монпарнасс – Бьенвеню». Небо было все еще свинцовым, а воздух довольно холодным для ноября. На клочке бумаги у меня был записан адрес. Добравшись до места, я ничего не увидел, кроме двух белых грузовиков, припаркованных один за другим. На боках у них было написано: «Транспалюкс».

Задняя дверца первого грузовика была открыта, и я увидел огромный кинопроектор. Я подошел к двум беседовавшим рабочим с сигаретами в зубах.

– Извините, где тут съемки? – вежливо спросил я.

Один из них посмотрел на меня взглядом новорожденного ягненка. Любой новичок уже и сам бы сообразил, но я был не новичком, а пока еще экскурсантом.

– Иди вдоль кабеля! – ответил он с парижским акцентом.

Я поблагодарил его и только тут заметил толстые кабели, шедшие от генератора и терявшиеся в глубине здания.

Кабели тянулись вдоль всего коридора. Чем дальше я шел, тем больше было света, тепла и шума. Узкий проход. Кабель. Свет в конце коридора. Я двигался навстречу своему рождению. В конце концов я вышел во двор, который ослепил меня светом. Четыре десятикилограммовых прожектора стояли под навесом средневековой мастерской. Обутый в сабо скрипичный мастер был занят работой.

Тут же молча копошились, как трудолюбивые муравьи, человек двадцать рабочих из съемочной группы. Жара была сильнейшая, как в разгар лета.

Я прислонился к стене, чтобы не мешать. Патрик Гранперре издали помахал мне рукой. Он стоял за камерой, обсуждая что-то с режиссером, на котором была ковбойская шляпа. Главный оператор расхаживал по съемочной площадке со своей камерой. Осветитель закреплял фильтры с помощью бельевых прищепок, в то время как дольщик сыпал тальк на рельсы операторской тележки.

Я жадно впитывал все эти картинки, совершенно новые для меня. Вдруг, по команде первого ассистента режиссера, все заняли свои места.

– Мотор, начали, – сказал ассистент.

– Снимаем, – отозвался Патрик из-за камеры.

– Запись пошла, – эхом ответил звукооператор.

Ассистент режиссера встал перед старым актером и назвал цифры, написанные мелом на хлопушке:

– Четырнадцать дробь два. Пятый. – Он хлопнул и исчез.