Несогласный Теодор

И я отправился на стройку, где очень быстро понял, что не гожусь для этого дела, потому что у меня были руки интеллигента, и я натирал их до крови. Я не справлялся с работой, в отличие от тех, кто привык таскать и копать. Но, сжав зубы, продолжал трудиться. Однажды в автобусе я встретил знакомую социальную работницу из Тель-Авива.

– Ну как ты? Уже закончил? Где работаешь?

– На стройке.

– Ты что? Или ты не знаешь, какая нехватка социальных работников в этой стране? А ты играешься в какие-то игры джеклондоновские. Завтра приходи к нам.

Назавтра меня наняли на работу, для названия которой нет ни русского, ни английского соответствия. Я должен был заниматься молодежью, которая ведет себя криминально, но криминальной не является. Это “клиенты”, которых еще не судили, но которые ведут себя как будущие уголовники. И там, на этой работе, я встретил удивительную команду немецких евреев. Выходцы из Германии были крохотным меньшинством в Израиле, но сыграли необыкновенную роль в его развитии. Мы их называли “екес”, потому что, когда они говорили между собой, всегда по-немецки, то мы это слышали, как “ек, ек, ек, ек, ек”. Но очень уважали. Они были необыкновенно вежливы, по понятиям израильтян. О них рассказывали анекдот, полный насмешливого уважения. Идет человек мимо городка Нагарии, в котором живут многие из екес, видит, они выстроились в цепочку, перебрасывают кирпичи и все время что-то говорят. Подходит ближе; оказывается, что каждый раз, когда человек кидает кирпич, он говорит: “Битте шён”, а когда подхватывает, говорит: “Данке шён”…

Их иврит был другим, потому что он был полон учтивых слов. В наших глазах они были необыкновенно образованны. Практически это они создали музыкальную культуру будущего Израиля. Я себя чувствовал простым мужланом, когда говорил с ними. Многие из екес были прикладными гуманистами и знатоками психологии. Но также философами – они пришли к нам из другого мира, в котором Канта каждый знал и слегка цитировал.

Тогдашний Тель-Авив был еще маленьким, но уже очень современным городом. Благодаря борьбе с английской властью возникла какая-то неформальность и близость между людьми. Было нормально заговорить с чужим на улице. Он с ходу реагировал как человек, который тебя знает, хотя он тебя никогда не видел. Была повсеместная взаимопомощь, спокойная вежливость, чувство патриотического взлета. Хотя не у всех. Я как-то зашел к моей кузине, которая работала в аптеке; зашел разговор о сыне ее хозяев, который учился в Бельгии и был старше меня на пару лет. Я спросил: “Когда он возвращается?” Они удивились: “Зачем возвращаться?” Я говорю: “Что значит «зачем»? Есть приказ о мобилизации”. Они возмутились: “Как ты смеешь думать, что он бросит учебу просто потому, что война за независимость”. Я обалдел. Я приехал из таких далеких краев воевать, а они тут… Но было и другое, настраивающее на оптимистический лад. Добрые буржуйские семьи пробовали прятать своих детей, а дети – не прятались. И шли добровольцами на фронт.

Кстати, на войне около нас воевала одна религиозная бригада. Они ели по-другому, соблюдали кашрут и молились. Но мы, левые, были едины с ними в патриотическом порыве и не чувствовали никакой разницы. С другой стороны, постоянно шли разговоры о том, что в Старом Иерусалиме живут глубоко религиозные люди, которые ненавидят нас за то, что мы воюем за независимость, и сопротивляются ей: лучше быть под англичанами, чем под сионистами. Они также отказывались говорить на иврите, употребляя только идиш. Ходили слухи, что, когда один из наших взводов кинулся через Старый город, подавляя атаку арабов, их забросали камнями, так как атака была в субботу, и в субботу они не должны были воевать. Так это или не так, но помню случай, как религиозники напали на машину, перевозившую молоко в Иерусалим из Цубы (где учредился кибуц), и вылили молоко, потому что в субботу нельзя работать. После чего по вызову союза Пальмаха мы кинулись на них. И была отчаянная драка, полиция нас разделяла…

В то время я работал в “Мальбене”, еврейской филантропической организации, которая приняла на себя ответственность за социальную помощь еврейским иммигрантам-инвалидам. Это разделило социальную работу в Израиле меж “Мальбеном” и властями. Я работал в туберкулезной больнице, а позже принял ответственность за реабилитацию инвалидов в Негев – южном регионе страны.