Несостоявшаяся битва

Следующие три дня Айронсайд посвятил изучению документов и планов, разработанных английским и французским штабами. Он понял, что французы оставили всякие помыслы о наступлении как против линии Зигфрида, так и против итальянцев. Айронсайд затем отправился к Хор-Белиша, чтобы сообщить ему, что не существует никаких планов и немцам предоставлена свобода нокаутировать Польшу и Румынию. В эти дни Айронсайд был глубоко подавлен мыслями, что премьер-министр был скроен не для войны, а является убежденным пацифистом с «твердой верой, что бог избрал его в качестве инструмента для предотвращения этой надвигающейся войны».

Мысленно Айронсайд мог пожалеть союзных генералов и маршалов авиации, которые были немногим лучше и почти не отличались от премьер-министра. Однако и немцы были исключительно не осведомлены относительно поспешного отказа союзников от помощи Польше. Немцев все еще сильно беспокоила перспектива войны на два фронта (а на такое беспокойство у них были все основания), и они усиленно действовали, чтобы устранить эту грозную для себя перспективу. В конце июля на одном из довольно монотонных приемов в Берлине Геринг сам включился в это дело. И снова посредником в Берлине должен был стать Поль Стэлэн.

Послушав некоторое время довольно скучные и бессодержательные разговоры, вспоминает Стэлэн, Геринг отвел его в сторону и пригласил Боденшатца присоединиться к ним. Геринг хотел знать, когда французский посол вернется из летнего отпуска. Стэлэн ответил: примерно в середине августа. «Это будет слишком поздно, — заметил Геринг. — Кулондру следовало бы быть в Берлине, так как что-нибудь могло случиться в любой день». Затем Геринг стал внушать Стэлэну, что следовало бы немедленно сообщить о возможных событиях французскому премьеру: Стэлэн должен сообщить Даладье, чтобы Франция не брала на себя никаких рискованных обязательств в отношении Польши, — в пределах каких-нибудь трех или четырех недель она может оказаться втянутой в кризис, куда более опасный, чем предмюнхенский кризис в сентябре.

Геринг распорядился немедленно вернуть Стэлэну отобранный у него ранее личный самолет, чтобы он мог вылететь в Париж и проинформировать правительство. Боденшатц, провожая Стэлэна, добавил предостережение от себя лично: к 1 сентября Германия будет в состоянии войны с Англией и Францией, «если союзники не проявят такого же понимания, как в Мюнхене».

В докладе командующему французскими ВВС генералу Вюйльмэну Стэлэн подробно изложил содержание разговора с Герингом и Боденшатцем, сообщил о ходе немецкой мобилизации и высказал убеждение, что она завершится к середине августа, от себя Стэлэн добавил, что немцы, видимо, нападут на Польшу в пределах четырех недель.

Вюйльмэн не согласился с этим. Французское правительство располагает менее пессимистичными данными, ответил он Стэлэну; подготовилось «ко всем возможным случайностям». Но не в этом суть, возражал Стэлэн. Вопрос в том, можно ли в совершенно точных выражениях заявить Гитлеру, что предпримут союзники на Западе, если Германия нападет на Польшу. Это — единственная надежда спасти мир и Польшу. По мнению Стэлэна, немцы, вероятно, были просто так же хорошо осведомлены относительно намерений англичан и французов, как и относительно планов самой Германии. Гитлер все равно узнает, что французы не намерены предпринимать каких-либо действий. После этой ни к чему не приведшей встречи с Вюйльмэном у Стэлэна состоялась такая же встреча с министром авиации Ги ля Шамбром. Затем Стэлэн возвратился в Берлин. Это был исключительно показательный эпизод в предвоенной дипломатической игре.

Зачем Герингу понадобилась поездка Стэлэна? Сделал ли он это с целью предотвратить войну или увериться в том, что французы будут вести себя спокойно в случае нападения Германии на Польшу? Действовал ли он в сговоре с Гитлером, чтобы отпугнуть французов и англичан от вмешательства в войну в Польше или он проводил самостоятельную внешнюю политику? Легче ставить такие вопросы, чем отвечать на них, но многое зависит от правильного понимания обстановки в высшем нацистском руководстве, когда происходили эти события.

Основное в этой обстановке заключалось в том, что во главе на первый взгляд монолитной немецкой военной машины, подкрепленной наводящими ужас гестапо и службой безопасности Гиммлера, при строго контролируемой прессе сложились такие взаимоотношения, которые граничили с анархией. Интриги и соперничество определяли жизнь Риббентропа и Розенберга, Геринга и Геббельса, Гесса и Гиммлера, каждый из нацистских руководителей преследовал свои цели, чтобы укрепить собственные позиции в государственном аппарате. Не лучше было положение и в вооруженных силах: генералитет раскололся и остро переживал сомнения, а в некоторых важных случаях просто проявлял пораженчество. Контрразведывательные органы возглавлялись офицерами и генералами, настроенными против Гитлера и находящимися в контакте с союзниками и некоторыми нейтральными странами.